Иосиф Пилюшин - У стен Ленинграда
Рота повзводно вышла из траншеи и быстро прошла открытую местность. Когда мы достигли черты леса, впереди неожиданно прозвучал одиночный выстрел, и опять все вокруг умолкло: ни шороха, ни крика. Мы пошли на звук выстрела и вскоре встретили командира взвода разведки Петрова.
— Кто стрелял? — спросил Круглов.
— Это снайпер Ульянов, наверное, охотился на глухарей.
У огромной ели стоял с винтовкой наперевес снайпер Ульянов. Перед ним на земле лежал человек в маскхалате под цвет веток ели.
К Ульянову подошел Круглов. Снайпер виновато смотрел в глаза командиру, переступая с ноги на ногу, как будто у него за спиной был тяжелый груз. Потом нахмурил брови и сквозь зубы произнес:
— Товарищ командир, я знаю, что шуметь нельзя, но другого выхода не было. Я просил его слезть с дерева по-хорошему, но он меня не послушал и все время кричал, нагнувшись над рацией. Ну вот мне и пришлось стрельнуть разок.
Старший лейтенант весело посмотрел на Ульянова:
— А нам сказали, что ты глухарей бьешь…
Снайпер искоса взглянул на командира взвода Петрова.
Дружески пожав Ульянову руку, старший лейтенант поблагодарил за бдительность и спросил:
— Где же рация, с которой ты его разлучил?
Ульянов передал винтовку красноармейцу Котову, а сам быстро и ловко полез на дерево.
Когда рация была снята, Котов, возвращая винтовку Ульянову, зло прошипел:
— Эх ты черт таежный, не мог живым взять! Не видишь, что творится кругом?
Ульянов огрызнулся:
— Чего ты ко мне пристал? Таежник, таежник! Нужно было его снять, вот и стрельнул!
Присутствие вражеского радиста в нашей зоне еще раз подтвердило, что немцы ни на минуту не выпускают из поля своего зрения лесные высоты.
Старший лейтенант обратил внимание командиров взводов на тот факт, что немецкий радист обязательно сообщил своим, что господствующая высота занята русскими, значит, противник начнет ее бомбить. Командир роты приказал Петрову срочно снять с высоты людей и отвести их к грунтовой дороге.
Мы подошли к западному склону высоты и стали ждать возвращения нашей разведки, которая действовала впереди роты.
Политрук Васильев спросил Ульянова:
— Это правда, что ты любишь полакомиться лесной дичинкой?
Лицо Ульянова покрылось легким румянцем, густые черные брови поднялись кверху. Он медлил с ответом. Вопрос политрука напомнил ему о мирных днях, когда он уходил на охоту в тайгу и приносил своей матери богатую добычу. Они жили вдвоем, отца убили кулаки во время коллективизации. Вся забота о матери и хозяйстве лежала на его плечах, он любил охоту и был хорошим стрелком.
— Да, товарищ политрук, приходилось всяко. Мать, бывало, готовила на обед и глухарей, и бекасов, и куропаток — все, что водится в нашем краю. А здесь вот приходится охотиться на другую дичь. — Он указал глазами на убитого эсэсовца и продолжал: — Из этой дичины обеда не сваришь, только аппетит испортишь.
К командиру роты подбежал снайпер Бодров и торопливо доложил:
— Немцы в составе около роты продвигаются по склону оврага в сторону высоты.
В это время в воздухе появилось несколько вражеских бомбардировщиков; сделав крутой разворот над высотой, самолеты стали заходить на бомбежку. «Успел ли Петров отвести своих людей или они еще на холме?» — этот вопрос тревожил нас больше всего.
Вражеские пикировщики, блестя на солнце желтыми плоскостями, стали опорожнять свои кассеты. Свист падающих бомб, глухие взрывы нас не пугали мы уже привыкли к ним; бойцы лежали, плотно прижавшись к земле, возле стволов деревьев, не сводя глаз с оврага.
Вскоре после бомбежки на склоне оврага появились немцы. Они шли развернутым строем, держа наготове автоматы. Вот они подошли к нам совсем близко: были хорошо видны их бледные, покрытые потом лица. Немцы поворачивались из стороны в сторону вместе с автоматами, как будто автомат был неотделимой частью каждого из них.
Наши винтовочные залпы слились в сплошной протяжный гул. Немцы, потеряв добрую половину своих солдат, бросились бежать по дну оврага и скрылись в лесу.
Склоны оврага были усеяны трупами. Я стрелял в фашистского офицера, который шел позади своих солдат. На груди его мы потом увидели кровавые пятна от пяти пуль. Значит стрелял не я один.
Не теряя времени, мы направились к южному склону высоты.
По пути мы встретили разведчика Румянцева. Он гнал впереди себя пленного немца с рацией.
— Движения противника в нашу сторону не обнаружили, — сообщил Румянцев. — А этого, — он указал рукой на пленного, — мы поймали в малиннике, хотел, рыжий черт, ягодкой полакомиться. Когда брали, не сопротивлялся и назвался коммунистом. Хорошо говорит по-русски.
Пленные, взятые при таких обстоятельствах, обычно направлялись в штаб батальона без допроса. Но этого немца Круглов почему-то не отправил. Обратившись к Васильеву, он спросил:
— Вам не кажется, что этот молодчик мог действовать в паре с ульяновским? Возможно, что он потерял с ним связь и хотел проверить, в чем дело. Нужно уточнить.
Старший лейтенант приказал своему связному Викторову и мне сопровождать пленного к месту, где лежал убитый.
Пленный мельком взглянул на лицо радиста и, обратившись к Викторову, спросил:
— Как он сюда попал? Это же радист нашего полка…
— Не могу знать… Вот если бы вы спросили, при каких обстоятельствах он убит — дело другое. Вы что, вместе с ним служили? Он тоже коммунист?
— Нет, но он был хороший малый.
— У вас нет никаких документов? Докажите, что вы коммунист. Нет даже солдатской книжки?
— Книжка у командира роты. У меня не было времени взять ее, я очень спешил.
— Чтобы установить причину, почему замолчала рация вашего направления?
— Да, но это было лишь предлогом, иначе как бы я перешел на вашу сторону?
— И рацию захватили тоже для предлога?
Слушали немца и не знали: верить ему или нет. Возможно, он назвался коммунистом, чтобы спасти свою шкуру.
Позже я узнал, что в штабе дивизии его разоблачили как опасного вражеского лазутчика.
…Из разведки возвратился командир отделения Акимов. Он подбежал к командиру роты и доложил:
— Восточнее нас двигаются немцы. Сколько их, установить не удалось. Идут растянутой цепочкой.
— Ведите наблюдение, — приказал старший лейтенант, — а мы решим, что делать.
Акимов скрылся в лесу.
— Обстоятельства осложнились, — сказал Круглов, обращаясь к политруку. — Убьешь одних, другие скроются в лесу. Бой затянется на неопределенное время, а это нам крайне невыгодно.
