Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Я в течение этого периода несколько раз поглядывал на Кейса. Он наверняка был неизмеримо зол на то, что связался с этим сборищем, и так и не простил Лихтембергского, который присоединился к Алексису Аладьину в уже длинном черном списке лиц, связанных с донскими казаками.
Банкеты, на которых нас дожидались, были для меня уж слишком многочисленными и вынуждали засиживаться допоздна. Спустя неделю на еще одной вечеринке, устроенной Сидориным, часовых расставили даже для того, чтобы очистить улицы в интервале между домом Сидорина и нашим жильем, дабы не допустить насмешек, глумления над нами или приставаний на обратном пути домой.
– Веселитесь, господа офицеры, – радостно произнес он, забавно хихикнув своим особым смешком. – И ничего не бойтесь. Я расставил солдат по дороге до вашей гостиницы на случай, если к вам кто-то будет приставать на пути домой.
На этой вечеринке я познакомился с вдовой генерала Каледина, который в прошлом году застрелился в атаманском дворце, когда большевики входили в город. Она была прелестна, эта наполовину француженка, и претерпела многое в период, когда ее муж воевал за то, чтобы спасти Дон от красных.
Также я встретил госпожу Сидорину, сибирячку, и полковника Агаева, адъютанта Сидорина, который в силу своей неопределенной верности стал нам известен как Грязный Дик. С ним было очень трудно иметь дело, и он был предан Сидорину, с которым, похоже, разделял сильное недоверие к британцам. Хотя предварительные переговоры, проходившие через переводчиков, велись нерешительно, однако мы каким-то образом выяснили, что наши идеи задели какую-то общую чувствительную струнку. И в конце концов мы стали надежными друзьями, несмотря на то что я на самом деле никогда ему не доверял и что мы никогда не понимали ни слова, если разговаривали друг с другом без переводчика.
К концу мая я стал по-настоящему уставать от вечеринок и празднований. Менялись только гости и окружение, но не эти тосты, этот дикий энтузиазм при возгласе «На Москву!» или количество предлагавшегося питья. И сейчас, когда эти дипломатические увертюры остались позади, мне страстно хотелось сделать что-то реальное.
И вот всю последнюю неделю мая и июнь британские запасы всех видов начали поступать в штаб Донской армии, и были укомплектованы и находились на пути на фронт шесть батарей 18-фунтовых орудий и две батареи гаубиц калибра 4,5. Также были переданы несколько корабельных орудий для использования на баржах с механическим приводом, плавающих по Дону, а другие были установлены на бронепоезда. На фронте также в достаточном количестве появились пушки Викерса и Льюиса вместе с настоящей выставкой мундиров цвета хаки.
В последние недели заметно поднялся боевой дух в войсках. Врангель одержал громкую кавалерийскую победу под Великокняжеской, на железнодорожной линии, ведущей на Царицын, и красные были вновь отброшены на север. Сейчас целью дальнейших операций белых армий были Царицын, Лиски, Харьков и Полтава, и от врага уже были очищены Донбасс и железнодорожная сеть к югу от Харькова. Успешное восстание казаков на северном Дону освободило от советских войск большую территорию вокруг Усть-Медведицкой, а кавалерийский корпус донских казаков Мамонтова прорвался через железнодорожную магистраль Лихая – Царицын и соединился с повстанцами. За ними последовали 1-й и 2-й Донские корпуса, которые очищали местность, вербовали бойцов и продвигались на северо-восток от железной дороги Лихая – Воронеж, стремясь освободить весь район Дона и укрепить железнодорожную трассу от Поворино до Лисок. 3-й Донской корпус, перейдя реку Донец возле Каменской и Луганска, продвигался на одной линии со 2-м корпусом на север от железной дороги. На нашем правом фланге Врангель готовил взятие Царицына, а Май-Маевский с Добровольческой армией крепко держался на нашем левом фланге, подкрепляемый грозным Шкуро с Кавказским кавалерийским корпусом, включавшим и его собственную знаменитую «Волчью стаю».
Невысокий, обветренный, с длинными желтыми усами, Шкуро являлся одной из колоритных фигур Гражданской войны. Никогда не расставался со своей волчьей папахой и красно-сине-белой ленточкой Добровольческой армии на рукаве, и все 300 – 400 кавалеристов его полка носили папахи из волчьей шкуры вместо каракулевых. У них был свой штаб, размещавшийся в их собственной особой коллекции железнодорожных платформ, на которых были нарисованы волчьи стаи, преследующие добычу, и это было особо свирепое и безжалостное сборище горцев, носивших обычно кинжал за поясом, саблю на ремне за спиной, револьвер, когда это возможно, и ряды винтовочных патронов по обе стороны груди. Несомненно, Шкуро был великим кавалерийским командиром, но, как нам говорили, он также был немного бандитом, и однажды в сопровождении трех или четырех своих офицеров он вошел в бальный зал какой-то большой гостиницы в Ростове, где танцы были в самом разгаре, и попросил всех гостей пожертвовать драгоценности или наличные на поддержание его «волков». Столкнувшись со сверкающими из-под косматого волчьего меха глазами и помня дурную славу «волков», отличившихся жестокими грабежами и отсутствием пощады, никто не стал возражать. И ему достался очень успешный улов.
Но не только на ближнем к нам севере дела шли хорошо. Новости с Сибирского фронта свидетельствовали, что Колчак также сметал все на своем пути в наступлении через Урал, а Уральский казачий корпус, воевавший на восточном берегу Каспийского моря, успешно продвигался ему навстречу.
Казалось, положение для белых стало намного лучше, но при близком изучении ситуации все еще было совершенно очевидно, что так и не была извлечена вся польза из огромного количества военных материалов, которые к тому времени были выгружены в Новороссийске. На железных дорогах царил полнейший беспорядок, потому что, хотя чиновники и оставались нейтральными и не выступали в пользу ни одной из сторон, многие среди рабочих отличались симпатиями к коммунистам и, не колеблясь, вносили, когда можно, свой вклад в неразбериху. Помимо этого, со времени революции на смену старым работникам пришли новички, у которых не было той квалификации, и младший персонал вовсю воровал со складов артиллерийского снаряжения, а чиновники – с железной дороги и полевых складов. Все об этом знали, но мы также понимали, что это невозможно остановить. Как британский офицер, я ничего не мог сделать, кроме как протестовать, когда обсуждалась эта проблема, и ужасно себя чувствовал, когда приходилось встречать людей, лишенных даже самых простых предметов первой необходимости.
Однажды, когда мне пришлось инспектировать парад солдат, уходящих на фронт, я надел свою лучшую униформу, в которую входила и очень симпатичная пара ботинок. Ангус Кемпбелл пришел в ужас.
