Фаина Пиголицына - Мстерский летописец
Александр I поддержал затею графа, и в 1825 году рисовальная школа в Москве была открыта. Восемнадцать лет Строганов содержал ее полностью за свой счет, затрачивая ежегодно по пятнадцать — двадцать тысяч рублей ассигнациями. Но, видно, и графские капиталы не бесконечны. С годами все труднее становилось Строганову обеспечивать школу всем необходимым, и в 1843 году, опять после долгих хлопот, он передал школу на казенное содержание, но называлась она по-прежнему Строгановской.
Николай I прославился иным: усмирял волнения в центральной Европе, и там его именем матери пугали маленьких детей. В России тоже подавлялось малейшее свободомыслие в печати, в образовании, так что министр народного просвещения граф Уваров, отнюдь не демократ, и то в 1849 году вышел в отставку, а новым министром просвещения был назначен человек, который подал императору записку, отмечающую, что науки должны быть основаны «не на умствованиях, а на религиозных истинах».
…И слово правды ослабело, И реже шепот смелых дум, И сердце в нас одебелело, — писал в 1850 году Иван Аксаков, который вскоре был арестован из-за некоторых «неосторожных выражений в переписке с родными…».
ГЛАВА 1 В Строгановской школе
Александр Кузьмич узнал про Строгановскую школу от московского литографа Лилье, у которого покупал картинки. Не раз рассказывал он Лилье, как не по годам рассудителен и способен к рисованию и грамоте его Ванятка.
— Привозите его в Москву, — говорил литограф, — я в ладах с директором Строгановской рисовальной школы Гальфтером. Сведу вашего мальчонку к нему, а живет пускай у меня.
Александр Кузьмич обрадовался: уж очень хотел он дать сыну образование. Правда, слаб и больно чувствителен мальчонка, страшно отдавать такого в чужие люди.
Еще с весны начал Александр Кузьмич готовить жену к отъезду сына. Ваню-то не надо было уговаривать, он, хоть и побаивался отлучаться из дома, все ж таки учиться в Москве очень желал. Но пока отец велел ему притушить радость, молчать до поры до времени.
Теперь Александр Кузьмич не упускал случая похвалить перед женой таланты сына, да все причитал, что зазря пропадут они в ихней мстёрской глуши, что надобно бы сыну поучиться у настоящих художников. Татьяна Ивановна поддакивала, не предугадывая скорой разлуки с любимым Ваняткой. Только за месяц до отъезда объявил Александр Кузьмич, что собирается отвезти сына в Москву. Татьяна Ивановна ахнула:
— Куда мальца гонишь, изверг?! Куска хлеба тебе жалко для единственного сына?! Робёнок еще, а ты его из дому. Хворый мальчишонка, пропадет совсем…
Никакие разговоры о Ваниных талантах до Татьяны Ивановны не доходили. Целыми днями она ревела.
Мстёрцы тоже не поняли Александра Кузьмича: единственного сына, да еще такого тщедушного, отсылает в чужие люди?! Одни осуждали Голышева, другие насмехались.
Татьяна Ивановна, поддержанная общественным мнением, пошла было в последнее наступление на мужа.
Но Александр Кузьмич, сам горюющий по случаю скорой разлуки с сыном, теперь еще взвинченный неодобрением окружающих, строго цыкнул на жену. И Татьяна Ивановна, поняв, что муж непреклонен, принялась собирать сына в дорогу.
В один из июльских дней погрузили в повозку скромный скарб юного путешественника. Татьяна Ивановна так заголосила, что сбежались соседи, к ним присоединились другие любопытствующие. Татьяна Ивановна с причитаниями, будто навсегда прощаясь, обнимала сына. Дочери Аннушка и Настена, тоже заливаясь слезами, старались оторвать мать от брата. С пол-улицы собралось у дома Голышевых. Кое-кто ревел за компанию с Татьяной Ивановной, будто на похоронах.
Ваня тоже плакал, но слезы его были не горькие, скорее — тоже за компанию: жаль было убивающуюся мать, страдающего отца, но будущее было так заманчиво-привлекательно, что праздник отъезда заглушал печаль, и Ваня стыдился своей радости и того, что причиняет столько горя матери, сестрам, отцу.
Ехали в Москву обозом, на долгих, порожняком, на обратном пути Александр Кузьмич собирался загрузить подводы товаром. Целую неделю ночевали в постоялых дворах, в деревнях, а одну особенно теплую ночь — прямо в телеге, под чистым звездным пологом. И всю ту ночь без умолку стрекотали в придорожных хлебах кузнечики, и ясная луна плыла по небу, заливая всю округу призрачным серебряным сиянием.
В прошлый свой приезд в Москву Ваня проспал городское предместье, потому запомнил только утопающие в садах барские дома с белыми колоннами да богатые коляски четверней. Теперь, напившись чаю в перовском трактире, в Москву въезжали засветло. У Рогожской заставы продавали телеги, кибитки и сани, ходили с лотками саечники. Уже закрылся за Голышевыми шлагбаум заставы, а Москва, которая осталась в памяти Вани от прошлой поездки, не начиналась. Простенькие, как у них во Мстёре, деревянные домишки разбегались влево и вправо от Вороньей улицы, выстраиваясь в кривые переулки. В пыли у обочины копошились куры.
К Лилье добрались уже в сумерках. Литограф встретил Голышевых приветливо, постелил Ване на сундуке, за заборкой, сказал:
— Тут будет его место.
У Александра Кузьмича отлегло от сердца: уж не совсем в чужих людях оставляет он сына, при деле будет мальчонка и ремеслу обучится.
На следующий день после завтрака Лилье повел Ваню в школу. До Лубянской площади они доехали на телеге с рабочим литографии Лилье. Потом телега свернула, а мальчик и Лилье пошли по Лубянке к Мясницкой улице. На Лубянской площади был так называемый яблочный ряд, в котором торговали фруктами. И пока Ваня с Лилье шли через площадь, лоточники предлагали им землянику, чернику, черную смородину и скороспелые яблоки.
Мясницкая торговая улица тут только начиналась, а Строгановская школа, по словам Лилье, была где-то в конце ее. Они шли, не торопясь, мимо многочисленных лавок, домов с большими вывесками. Пылила под колесами ломовиков мостовая, кричали торговцы вразнос.
— А почему улица зовется Мясницкой? — полюбопытствовал Ваня.
— Прежде она была Фроловской и, говаривают, был тут скотопригонный двор, а вокруг него селились мясники, вот улицу и прозвали Мясницкой.
Прошли Мясницкие ворота, дом почетного гражданина Кабанова, торговавшего монументами, итальянским мрамором и жерновами; императорский почтамт, богадельню Ермаковых, церковь Николая Чудотворца, еще несколько купеческих домов…
— Школа твоя называется Строгановской, — рассказывал Лилье. — Строгановы с Иваном Грозным близки были. Прошлое их, правда, темное. Одни говорят, что Спиридон, от которого пошли все Строгановы, был из Орды, ханский царевич. А другие сказывают, что торговцами они были. А вроде бы из вашей Суздалыцины они на Урал пришли да знатно там разбогатели.
