Эндель Пусэп - Тревожное небо
— Опять хвост трубой, — ворчал инструктор.
В это утро наш инструктор Быстров, вырулив на старт, поставил самолет на самый левый фланг и остановил мотор.
— Курсант Пусэп, ко мне, — скомандовал он, вылезая из кабины.
Подбежав к нему, я вытянулся.
— Что же мне с вами делать? — начал инструктор, снимая шлем и протирая кусочком замши очки. — Ведь рано или поздно вы разобьете мне самолет…
Его прервал подбежавший техник:
— Командир эскадрильи идет.
— Смир-рно-о! — рявкнул на весь аэродром Быстров, повернувшись навстречу подходившему начальству:
Товарищ командир эскадрильи, группа курсантов инструктора Быстрова занимается предполетной подготовкой.
— Вольно, — комэск, взяв Быстрова под локоть, повел его от самолета… Не прячась в тень, я ожидал, что мне скажет инструктор.
Однако на инструкторское сиденье сел комэск. Мне приказали взобраться на заднее место самолета. Я застегнул ремни, надел шлем с резиновым «ухом» и, присоединив к уху шланг, услышал:
— Запускайте мотор. Полет по кругу.
— Есть запустить мотор! Есть полет по кругу!
Выдержав весь уже знакомый мне ритуал запуска мотора и выруливания на старт, я дал полный газ, как учил инструктор. Плавно и постепенно увеличивая обороты, самолет, качаясь на неровностях почвы, побежал вперед. Оторвавшись от земли, я выдержал его над аэродромом до скорости набора. Только-только успел установить нормальную скорость для набора высоты, как комэск резко убрал газ. Мне пришлось перейти на планирование.
— Садитесь! — услышал я команду.
— Есть садиться!
Я мягко приземлил самолет на… колеса.
— Взлетайте!
Я взлетел. Через минуту-другую все повторилось: снова убрал комэск обороты мотора, снова планирование, снова посадка (и опять «хвост трубой»), снова взлет… и так бессчетное количество раз. Пот лил с меня в три ручья. Проклятые «три точки» никак не получались.
После очередного взлета, когда я успел набрать метров двести высоты, я услышал спокойный голос комэска:
— Почему не делаете первый разворот?
Вот тебе раз! А я ждал очередной посадки и совсем забыл, что первый разворот полагается сделать на высоте в 150 метров.
Сделал разворот. По команде комэска еще один и… все началось сначала: взлет, посадка, взлет, посадка…
— Входите в круг и садитесь, — в очередной раз приказалкомэск. Выполнив положенный разворот, я произвел посадку…к собственному удивлению на три точки!
— Выключить мотор!
Командир эскадрильи спустился на землю и отошел вместе с ожидающим инструктором в сторону.
Спустился на землю и я. Меня окружили курсанты:
— Ну как? Ну что?
Что я мог им ответить? Посадка один раз получилась, но только один раз. Что скажет комэск? Вдруг признает меня непригодным к летной работе?
Не подходя к самолету, командир эскадрильи что-то рассказывал инструктору, и они оба смеялись… Мне же было не до смеха.
Наконец командир направился к ангарам. Инструктор вернулся к самолету.
— Курсант Кондратьев, приготовьтесь к полету, приказал он, садясь в самолет. — Следующий — Казаков.
Сделав два-три полета по кругу, инструктор остановил мотор.
— Привязать мешок, — приказал он мотористу и, снимаяшлем, обратился ко мне:
— Курсант Пусэп, — я вытянулся. — Сейчас полетите вы, сделаете два полета по кругу. Мотор перед посадкой выключить.
Указание «мотор перед посадкой выключить» было для того времени весьма существенным: ротативные моторы РОН-90 не держали малых оборотов. Чтобы их снизить на посадке, надо было выключить зажигание и тотчас включить его вновь и так несколько раз, не допуская притом полной остановки мотора. А это отвлекало внимание от главного — процесса посадки. Поэтому, выпуская курсанта в первый самостоятельный полет, обычно строго-настрого запрещали «контачить» мотор.
— Есть сделать два полета по кругу, на посадке мотор выключить! — повторил я. И голос мой дрожал. — Разрешите выполнять?
— Выполняйте.
Наконец-то я полетел сам! Один… Аккуратно выполнил на положенной высоте развороты, построил правильно «коробочку» вокруг аэродрома и зашел на посадку.
Все получилась нормально. И посадка была «на три точки». Получилась посадка и вторично.
— Молодец! Поздравляю, — и первый раз за все время Быстрое крепко пожал мне руку.
Еще десяток полетов, и я стал чувствовать себя в полете и на1 посадке совершенно свободно, и как будто сам по себе стал Послушным мне самолет. Научились самостоятельно летать и садиться и все другие курсанты группы.
Наконец, в январе 1931 года курс практической летной подготовки также закончился. Я получил звание военного летчика, назначение на инструкторскую работу в нашей же, Оренбургской, школе и… впервые в жизни настоящий отпуск.
… Облачившись в темно-синий френч, на воротнике которого красовались голубые петлицы с блестящими птичками и кубиками и. ч красной эмали, я поехал на родину, в Сибирь. Очень хотелось побывать дома, на Выймовских хуторах, и особенно в Островках, г, пашей школе. Лежа на средней полке жесткого вагона, я перебрал в памяти картинки последнего школьного года.
… Последний день перед выпускным вечером. Вынесены парты II вместо них установлен ряд длинных скамеек. Под потолком — гирлянды из цветной бумаги. Прибывают гости. Одним из первых впорхнула стайка девушек, разодетых в цветастые платья, с множеством звенящих монет на груди. Я вынес гармонику и сыграл. Девушки стали танцевать. В дверях появилась она в белом воздушном платье…
…Подъезжая к Камарчаге, я твердо решаю, что поеду сперва и Островки, а уж потом — к родителям.
Как всегда, на станции много подвод. Поторговавшись немного, нанимаю одну из них до Островков. Стоит январь. В тонкой шинели и хромовых сапожках я начинаю быстро зябнуть. Чтобы согреться, больше бегу за санями, чем еду в них. В Шало, не опросив моего согласия, возчик сворачивает к чайной. Я не протестую — промерз основательно.
Пока мы чаевали, солнце опустилось вниз. Немного потеплело. Перестали скрипеть полозья саней, и лошадь побежала веселей. Когда мы подъезжали к Листвяжному, через наши головы пролетело несколько больших черных птиц.
— Косачи, — махнул кнутовищем возница.
Один из них, лирохвостый красавец, уселся неподалеку на вершине голой березы.
— Стрельнуть хочешь? — спросил возница, заметив, что я расстегиваю кобуру нагана. — Не попадешь, дробью надо.
Возница оказался прав. Я промахнулся.
К Островкам подъехали в темноте. В ясном чистом небе сверкали мириады звезд. Расплатившись с возницей, я решил сперва навестить чету Томингасов. Вошел в знакомый темный и холодный коридор, поставил чемоданчик на пол и постучался. Войти без стука, как когда-то, я уже не мог.
