Кузьма Белоконь - В пылающем небе
– Валентина Павловна, мне нелегко говорить вам горькую правду, – стараясь сдержать волнение, начал комиссар полка, – но и скрывать не могу… В неравном, тяжелом воздушном бою с фашистскими истребителями Боря погиб. В первый же боевой день полка… В первом же вылете. Двадцать девятого июня. Погиб, как герой, как настоящий комсомольский вожак.
Что еще говорил комиссар – Валентина Павловна не слышала, она как подкошенная упала на землю. Стоявшая рядом Ольга Вендичанская еле успела подхватить плачущую Галочку. Бережно поддерживая под руки, увели подруги Валентину Павловну домой.
Теперь Немтинова окружили плотным кольцом все, кто не получил сегодня писем. Они смотрели на него и с тревогой ожидали чего-то страшного. Алексей Николаевич готовился к этим минутам еще выезжая из Новозыбкова, знал, что они придут, и поэтому старался взять себя в руки. Но теперь, когда начал называть имена погибших, голос его срывался – такое говорить было невыносимо тяжело. Каждое названное комиссаром имя вызывало отчаянный крик, и сейчас излишне было утешать этих женщин.
Немтинов отдал извещение о гибели мужа и Нине Плотниковой. Дрожащими руками Нина взяла небольшой листок бумаги, в котором каждое слово, как капля расплавленного металла, прожигало ее сердце. Дочитав до слова «погиб», она потеряла сознание.
Но нигде не бывает таких неправдоподобных случаев, как на войне. В тот же вечер Немтинова вызвали к телефону из Новозыбкова. Начальник штаба Георгий Михайлович Воронов сообщил, что Валерий Плотников жив и сейчас находится в полку! Это радостное известие сразу передали Нине. Но она, конечно, не поверила, ведь в ее руках была похоронка.
– Вы меня хотите утешить… Не надо этого делать, мне все равно не станет легче, – с трудом говорила она.
Тогда Немтинов еще раз связался с Новозыбковым и к телефону пригласил Плотникова. Нина взяла трубку и вдруг услышала родной голос. Сейчас ей казалось, что Валерий стоит рядом и она не только слышит нежные слова мужа, но и чувствует биение его сердца, тепло его рук. «Он или не он? – проносится в голове Нины. – Он! Живой! Воскресший из мертвых, мой милый Валера!»
От великого счастья она ладонями до боли сжала щеки и расплакалась.
Да, Плотников, можно сказать, с того света вернулся. Третьего июля экипажи, выполнявшие вместе с ним задание, видели, что самолет, в котором был Валерий и штурман Иван Власенко, упал в лес и взорвался. Но они не могли видеть, как в момент удара о землю Плотников был вышвырнут и заброшен на кроны деревьев. При падении он зацепился лямками парашюта за обломившуюся ветку и на ней завис. Долго пришлось бы Валерию висеть, если бы случайно не наткнулись на него местные жители, которые не только освободили летчика из этой западни, но и оказали необходимую помощь. Через неделю Плотников был в родном полку. Иван Власенко погиб.
Синяя пилотка
На следующий день после приезда в Харьков Немтинов явился на авиационный завод оформлять документы на получение самолетов. Оказалось, что это не так просто сделать, таких, как Алексей Николаевич, там было много с разных фронтов. Но все же на третий день тринадцать экипажей подняли новенькие, еще пахнувшие лаком и краской самолеты Су-2 и взяли курс на Новозыбков. Вели группу Павел Грабовьюк и его штурман Григорий Гузь.
А на аэродроме Новозыбков продолжалась напряженная фронтовая жизнь. От нестерпимой жары и бесконечных схваток с врагом, от сверхчеловеческого напряжения нервов к вечеру летчиков и штурманов одолевала неимоверная усталость, но в эти короткие летние ночи спать приходилось всего-то по три-четыре часа. А когда спал технический состав, не мог ответить и сам инженер полка Николай Дмитриевич Романков. 38 самолетов вернули к жизни за это время техники-работяги. И это тогда, когда исправные машины производили по нескольку вылетов в день и каждую надо было тщательно подготовить, когда аэродром сотрясался от вражеских бомб.
Ежедневно вражеские разведчики на большой высоте пролетали над аэродромом. Они наверняка уже не раз его сфотографировали. Предвидя возможные налеты, Павел Иванович приказал как можно больше рассредоточить самолеты, у каждой стоянки вырыть щели, строжайше соблюдать маскировку. Комиссары эскадрилий и агитаторы провели беседы о бдительности. Несколько раз посты ВНОС[12] подавали команду «Воздух!», по которой все прятались в щели и другие укрытия. Но немецкие бомбардировщики пролетали куда-то на другие цели, и это многих быстро успокоило. Услышав команду «Воздух!», люди, как ни в чем не бывало, продолжали заниматься своими делами.
Но однажды произошло иначе. Утром полуторка, как всегда, привезла на аэродром завтрак. Разрумянившаяся молоденькая официантка мило улыбалась, ее красивые белые зубы сверкали, глаза искрились. На какой-то миг летчики забыли о тяготах войны: в адрес девушки слышались комплименты, все шутили, смеялись и незаметно для себя ели с превеликим удовольствием.
Прозвучала команда «Воздух!», но на нее никто не обратил внимания. Вдруг – сильнейший взрыв, один, другой! Аэродром загрохотал, все вокруг залихорадило. Одна бомба разорвалась совсем близко от «столовой». Звякнули осколки битых тарелок, кто-то истошно закричал, взывая о помощи, а грохот продолжал раскатываться по аэродрому. На противоположной стороне летного поля высоко в небо взметнулся черный столб дыма – прямое попадание бомбы в стоящий самолет, пламя охватило другую машину. Люди бегали по аэродрому, пытаясь где-нибудь укрыться.
Наконец, девятка «Юнкерсов-88» и шесть «Мессершмиттов-109» ушли на запад, и на аэродроме все затихло. Гитлеровцам удалось уничтожить только два самолета, но были раненые, убитые. На третий день удар повторился, потом еще и еще. Однако последующие налеты аэродром перенес без потерь: самолеты хорошо рассредоточились, а люди теперь уже с большим уважением относились к вырытым щелям, которыми недавно так пренебрегали.
После первой бомбежки аэродрома для ночного отдыха летного состава в селе оборудовали большой сарай на колхозной ферме. Техники продолжали жить возле самолетов. Хотя за это короткое время они уже успели приобрести немалый опыт восстановления поврежденных в бою самолетов, но каждый день возникали новые вопросы, которые требовали немедленного решения, а ответов на них в довоенных технических инструкциях не было.
При нанесении удара по переправе через Днепр севернее Жлобина на нашу группу напали до пятнадцати фашистских истребителей. В ходе боя им удалось «отколоть» от группы командира звена Кузнецова. Григорий со своим штурманом вступил в затяжной бой против двух «мессеров». Наш экипаж дрался отчаянно. Немцы устремлялись в атаку поочередно сверху, брали одиночку «в клещи», пытались зайти снизу, но экипаж Кузнецова, отстреливаясь, все дальше уходил в глубь своей территории. В крыльях уже много сквозных пробоин, мотор трясет, а летчик со штурманом продолжают отбиваться. Когда же вражеские истребители после очередной атаки боевым разворотом взмыли вверх и ушли с противоположным курсом, Кузнецов взглянул на бензиномер и ахнул: его стрелка подходила к нулевой отметке. Раздумывать некогда, надо садиться. И тут оказалось, что из-за повреждений шасси не выпускаются, пришлось садиться на «живот».
