Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы
В день гонки испортилась погода. Шел проливной дождь, а я никогда не был особенным любителем мокрого асфальта. К тому же на этом сравнительно ровном маршруте длиной всего 7,2 километра было несколько довольно каверзных поворотов.
Несмотря на физическое недомогание, я все-таки держался в группе ведущих. Правда, на тридцать шестом из пятидесяти обязательных кругов я выбыл из-за неисправности в радиаторе. Но я доказал своей фирме "Мерседес" и себе самому, что мои нервы в порядке и я полностью оправился от последней аварии.
Письменное приглашение дирекции прибыть в Штутгарт для подписания нового контракта было для меня бальзамом на раны, утешением за двухмесячное лечение. После ставшего уже непривычным напряжения на гонках под Берном здоровье мое опять ухудшилось, что помешало мне участвовать в соревновании на "Приз Монцы" в Италии.
Когда, прибыв на место, я поднимался по лестнице заводоуправления, где меня ожидал технический директор Ганс Зайлер, я волновался больше, чем волнуется ребенок за пять минут до раздачи рождественских подарков.
Для храбрости я прихватил с собой брата — ведь речь шла об определении моих доходов на целый год. Я себя, конечно, не чувствовал в роли просителя, но прежней самоуверенности как не бывало.
Правда, я неплохо показал себя и одержал знаменательную победу. Но потом я попал в аварию, и тут всегда получается одно и то же: проходит немного времени, и уже никому нет дела до ее причин. Остается голый факт: ты разбил дорогой автомобиль и сам вышел из строя.
Поэтому я и не удивился, когда в самом начале разговора технический директор недвусмысленно указал на это черное пятно, подпортившее мою репутацию. Сделал он это, разумеется, только ради того, чтобы заранее поколебать мои финансовые претензии и настроить меня на самые скромные требования.
Моя звезда на небосклоне автоспорта потускнела и уже не ослепляла нашего собеседника. Он настаивал на необходимости "экономить капиталовложения фирмы" и предложил мне довольствоваться только призовыми деньгами, да и то за вычетом определенной доли в пользу механиков и руководителя гонок.
Но я по-прежнему верил в себя, верил в свое счастье и дал согласие. Если буду стараться, подумал я, то заработаю немало даже на одних премиях. Мой прежний месячный оклад в размере двух тысяч марок все равно никак не соответствовал огромному риску, которому я себя подвергал. После недолгого и уже чисто формального разговора о размерах командировочных наш хитрый директор попросил секретаршу принести коньяк и мы чокнулись за успехи в новом сезоне.
В последующие годы я не раз вспоминал эти, казалось бы, незначительные переговоры, от которых, как выяснилось, зависело очень много. Опасность моей профессии постепенно приучила меня ко все большей деловой неуступчивости, мне удалось приспособиться к безликому, холодному стилю разговора крупного промышленника, озабоченного только своими интересами.
Ясно, что после подобных переговоров не остается и намека на спортивный энтузиазм. Вечером того же дня в отеле я дал первые интервью журналистам. Газетная заметка под заголовком "Мерседес — Бенц" вновь ангажировала Манфреда фон Браухича" доставила мне несомненное удовольствие, и по этому случаю была распита бутылка шампанского. Кроме меня, контракт с этой фирмой подписал также Широн. Я не сразу понял смысл этой сделки. Но потом до меня дошло, что шансы на сбыт легковых и грузовых "мерседесов" во Франции возрастут, если Широн завоюет на машине этой марки первый приз, а вместе с ним — и бурные симпатии своих темпераментных соотечественников. Заветной мечтой хозяев фирмы была победа Широна в гонках на "Гран при Франции" и соответственно победа Фаджиоли в состязаниях на "Гранде премио ди Рома".
Правда, вся эта закулисная стратегия битвы моторов зачастую не выходила за пределы чистого теоретизирования, ибо она предполагала железную дисциплину в "автоконюшне", которая далеко не всегда действовала. Но как бы то ни было, во многих случаях гонщикам приходилось подчинять свои личные желания и надежды экономическим целям фирм.
Однако тогда я относился ко всему этому не особенно серьезно. Мне, "молодому человеку", несмотря на мою неудачу, все-таки удалось еще на целый год остаться за "большим столом". С нетерпением я ждал прихода весны, когда мне вновь предстояло испробовать свои силы на автодроме близ Монцы.
Перспектива сесть за руль моей 600-сильной машины и снова попытать на ней счастье была буквально всем содержанием моей жизни. Деньги, которые я мог бы попутно заработать, представлялись мне просто приятным дополнением к остальному; лишь с большим опозданием я понял, что в моей стране только солидный банковский счет — первая и главная предпосылка для всеобщего признания. Впоследствии это обстоятельство подчас производило на меня довольно сильное впечатление и я сам стал придавать ему все большее значение. Но пока я не знал этого, я чувствовал себя как-то счастливее. Ибо наивность почти всегда таит в себе известную степень счастливости.
Только этим можно объяснить мое почти полное равнодушие к нацистской свистопляске. Парад национал-социалистского автомотокорпуса, устроенный в 1934 году на Нюрбургринге, не вызвал во мне ничего, кроме презрительной усмешки. Этот собранный с бору да с сосенки сброд в кожаных пожарных шлемах составил ядро будущего национал-социалистского автомотокорпуса, возглавляемого отставным майором саперных войск Гюнляйном, над чьими огромными шпорами и кавалерийскими сапогами потешались все гонщики и зрители.
В дальнейшем мы не раз узнавали от Нойбауэра о многих случаях нежелательного вмешательства нацистов в наши гоночные дела. Особенно куражился обергруппен-фюрер Краус, "правая рука" Гюнляйна, которому нравилось играть на конкурентной борьбе между "Мерседесом" и "Ауто-унион". Так, в 1935 году, после розыгрыша "Большого приза Германии" на Нюрбургринге, неудачное выступление Штука на машине "ауто-унион" он объяснил тем, что тому якобы нарочно мешал наш начинающий гонщик Ганс Гайер. А Гюнляйн, который вообще ничего не смыслил в автоспорте, во время подготовки к швейцарскому "Гран при" задним числом позволил себе грубо оскорбить Гайера, сделав ему грозное предупреждение. И главное — когда! Через час после того, как этот безупречно честный спортсмен перенес тяжелую аварию, едва не стоившую ему жизни. Нам, гонщикам, этот эпизод воочию показал не знающую пределов бесцеремонность нацистских бонз. До сих пор они нам не мешали, но теперь мы решили сплотиться. Вечером в отеле "Бельвю" предстояло торжество по случаю победы. Узнав, что Гюнляйн намеревается туда прийти, мы заявили: "Если он только появится, мы немедленно покинем зал!" Весть о нашем глубоком возмущении докатилась до холла, где уже ждал "Хайни со шпорами", как мы насмешливо называли Гюнляйна. В конце концов он уразумел, что к чему, и почел за благо незаметно удалиться.
