Александр Керенский - Потерянная Россия
Дальше в этом письме я устанавливал основные положения управления страной. «Я полагаю в основу осуществления этой задачи непоколебимое мое убеждение, что дело спасения Родины и Республики требует забвения партийных распрей, что эта всенародная национальная работа спасения государства должна происходить в условиях и формах, властно диктуемых суровой необходимостью вести войну, поддерживать боеспособность армии и восстановить хозяйственную мощь государства…»
После ночной душевной встряски, которую пережили все участники совещания в Малахитовом зале, я в сутки пополнил состав Временного правительства. В отмену порядков первых месяцев революции, теперь члены правительства, носители верховной власти, формально были освобождены от всякой зависимости от каких‑либо партийных комитетов, Советов и т. д. Они несли впредь ответственность «только перед страной и своей совестью». Больше не было ни «думских», ни «советских» министров. Были министры Российского государства!
Также было на этот раз покончено с никому не нужным, кроме самих партийных догматиков, обычаем пространных программных, коллективных министерских деклараций. Вместо этого 27 июля только за подписью председателя Временного правительства было опубликовано краткое обращение к населенно…
Надпартийной, общенациональной государственной задаче управления соответствовал и новый личный состав Временного правительства.
Из 16 министров только трое были противниками буржуазнодемократической коалиции. Эти трое про себя мечтали — двое об однородно — буржуазном правительстве (Юренев и Кокошкин — министры из партии к. — д.[45]), а один (лидер партии соц. — рев., министр земледелия Чернов) о правительстве однородно — социалистическом. Все остальные министры были убежденными сторонниками правительства, объединяющего в своем составе все государственно — творческие силы без различия их партийной и классовой принадлежности.
Разительность перемены в народных настроениях после разгрома большевиков, быстрое нарастание государственной мощи и независимости государственного аппарата от отдельных, хотя бы и чрезвычайно влиятельных, общественных организаций особенно явствует из того обстоятельства, что на 16 членов Временного правительства лишь двое (Чернов и министр труда социал — демократ Скобелев) были тесно связаны с Исполнительным комитетом Петербургского Совета.
Не вошедший в новый состав Временного правительства вождь «советской группы» министров в первой коалиции Временного правительства (май — июль), один из самых талантливых, чистых и преданных интересам всей демократии лидеров сначала всероссийской, а затем только грузинской социал — демократии, Ираклий Церетели, со свойственным ему мужеством открыто признал происшедшее в июле коренное изменение в соотношении политических и социальных сил в стране.
«Мы пережили только что, — говорил он в заседании ВЦИКа, съезда Советов и Исполнительного комитета крестьянских депутатов, — не только кризис власти, но кризис революции. В ее истории началась новая эра… Два месяца назад Советы были сильнее. Теперь мы стали слабее, ибо соотношение сил изменилось не в нашу пользу».
Оно изменилось в пользу страны. Ибо укрепило государственное сознание в народ и власть государства в стране.
Государственное совещание в Москве
Кризис революции, о котором говорил Церетели в день образования второй коалиции во Временном правительстве, был кризисом роста государства, его победой.
Русская демократия вышла уже из своей советской скорлупы. Голос ее стал раздаваться повсюду — в городах, земствах, кооперативах, профессиональных союзах и т. д. Снова заговорили одно время совершенно замолкшие организации и партии имущей цензовой России.
Правительство, равняясь на страну, должно было где‑то и как- то к общественному мнению всей России в каком‑то организованном порядке прислушиваться. Назначенный на 30 сентября созыв Учредительного собрания пришлось, ввиду только что пережитого затяжного кризиса, отложить на 28 ноября.
Ждать было слишком долго. Нового съезда Советов было бы совсем недостаточно, ибо его мнение теперь было бы меньше, чем когда‑либо, мнением всей России. В самом начале июльского кризиса, сейчас же после ухода князя Львова, Временное правительство постановило созвать в Москве Всероссийское государственное совещание[46], дабы в нем найти новую опору для укрепления власти.
Теперь таковой задачи перед нами не стояло. Правительство чувствовало свою силу. Однако оно ощущало чрезвычайную потребность произвести смотр политическим силам страны, установить точнее их удельный вес в государстве, дать самим политическим партиям, Советам и прочим организациям ощутить рост общественных сил, общественной организованности в стране. Поэтому в первые же дни существования второй коалиции во Временном правительстве созыв Московского государственного совещания был подтвержден и назначен на 13 августа.
В день открытия Государственного совещания московский Большой театр, наполненный тысячами людей, представлял собой весь цвет политической, общественной, культурной и военной России. Только кучка откровенных монархистов и почти в подполье загнанные большевики не имели своих представителей на этом Земском соборе всея Руси.
Большевики пытались даже организовать в Москве всеобщую забастовку протеста против «реакционного сборища», которое должно было продемонстрировать верноподданические чувства России к «диктатору Керенскому». В правых кругах тоже шушукались: «Керенский едет в Москву короноваться». На самом деле под шум ораторских речей в зале Большого театра в его кулуарах и за его стенами созревала в некоторых головах, как мы это скоро увидим, безумная мысль: увенчать лаврами диктатора, смелого в бою, но совершенно неумелого в политике генерала.
Внешне зал заседания Государственного совещания представлял любопытнейшую картину. Как раз по линии главного прохода от сцены к главному входу партер и ложи театра делились на равные две половины: налево — Россия демократическая, крестьянская, рабочая, советская и социалистическая — Россия Труда; направо — либеральная, буржуазная, имущая Россия. Представители армии комитетами были представлены налево, командным составом — направо. Как раз против центрального прохода на авансцене находилось правительство. Я сидел в самой середине, налево от меня министры «от “трудовой” демократии», направо — «от буржуазии». Временное правительство было единственным узлом, который связывал обе России в одно целое.
