Александр Керенский - Потерянная Россия
Первоначально Временное правительство было как бы назначено Временным комитетом Государственной думы, чему предшествовало соглашение с Исполнительным комитетом Петербургского Совета. Второй состав Временного правительства (в начале мая) намечался уже самим Временным правительством, но совместно с представителями партий, Совета и Комитета Государственной думы. Теперь образование нового состава Временного правительства поручалось только его председателю, что, конечно, делало будущий состав правительства более независимым от внешних давлений.
Ровно десять дней тянулись переговоры между министром- председателем и Центральными комитетами различных партий.
Опять начались бесконечные программные споры. Писались пространные письма, где нарочно заострялись сами формулировки спорных между партиями пунктов. Это, конечно, раздражало противников, но ничему не помогало по существу дела. Кроме того, формально предоставляя мне полную свободу в подборе членов Временного правительства, отдельные партии и общественные организации в ультимативной форме то предъявляли отводы по отношению к одним кандидатам в министры, то столь же ультимативно требовали назначения в состав Временного правительства других.
Получалось для меня лично совершенно нелепое положение: перед страной я при сложившейся политической обстановке нес всю полноту ответственности за судьбы государства, а в то же время не имел самого простого права выбрать себе свободно ближайших сотрудников, за деятельность которых в правительстве я действительно и по совести мог отвечать. Положение мое затруднялось еще тем, что обе борющиеся стороны (демократическая и буржуазная) одинаково заявляли о совершенной необходимости или, скорее, неизбежности моего председательствования во Временном правительстве.
Все партии вместе хотели работать со мной. Но… каждая из них в отдельности ставила при этом одно условие: я должен был обязательно исполнить такие‑то ее пожелания, явно неприемлемые для других из участвовавших в переговорах сторон. Партийный торг вокруг пустующих министерских кресел все разгорался. Между тем каждый день правительственного кризиса усложнял и без того труднейшее положение в стране, и в особенности на фронте. Здесь под натиском германских войск быстро нарастало по существу естественное и здоровое, но — в офицерских кругах — не всегда правильно проявлявшееся чувство патриотической тревоги.
Очевидно, перед русскими политическими партиями, из которых ни с одной я не был в полной мере солидарен и среди которых в каждой у меня были политические единомышленники, нужно было поставить вопрос ребром: или пусть они сами берут на себя ответственность за судьбы государства, или пусть предоставят мне, хотя бы некоторую, возможность делать то, что, по — моему, нужно для государства, а не для удовлетворения партийных аппетитов, доктрин и самолюбий!
21 июля я сложил с себя все свои должности и звания, передал текущие дела заместителю министра председателя и уехал по секрету в Царское Село. Сейчас же в Центральные комитеты всех партий были разосланы приглашения на срочное заседание по вопросу исключительной государственной важности. Вечером в день моего отъезда в Малахитовом зале Зимнего дворца произошло заседание ответственных представителей всех партий, на которые опиралась власть после революции.
Излагать то, чему свидетелем я сам не был, я не хочу. Знаю только, что заседание продолжалось всю ночь и кончилось только ранним утром 22 июля.
Оказавшись лицом к лицу с вопросом об ответственности за государство, никто из присутствующих взять на себя эту ответственность не осмелился. Совещание закончилось в конце концов постановлением: вновь поручить лично мне пополнить состав Временного правительства и предоставить мне в выборе министров полную самостоятельность и независимость от каких бы то ни было претензий, требований, давлений отдельных политических организаций и партий.
Правда, прямой смысл этого постановления сразу же был нарушен с обеих сторон — и слева и справа. С обеих сторон в «частном порядке» мне заявляли: «Конечно, вы совершенно свободны в выборе членов правительства, но если вы не пригласите такого- то, то Центральный комитет (такой‑то) партии будет считать участие членов партии в вашем правительстве их личным делом». Другими словами — мне в «частном порядке» совершенно определенно грозили партийной «войной» или, правильнее, партийными войнами и слева и справа. Такое партийное двуличие сразу весьма вредно отразилось на личном составе и деятельности пополненного мной Временного правительства. Оно лишило правительство нужной ему в то исключительно трудное время особенно крепкой спайки. Однако я все‑таки решил вернуться к власти, полагая, что признанная всеми партиями неизбежность моего участия в управлении государством даст мне — хоть на некоторое время — твердую опору в борьбе за восстановление крепкой России.
Может быть, возвращаясь тогда к власти, я делал коренную ошибку? Может быть, мне нужно было уйти в сторону? Может быть, спасая тогда уходом свой авторитет в народе, я бы сберег кое‑что, что пригодилось бы России в самые черные дни, которые пришли потом?
Не знаю, может быть. Во всяком случае это было бы самым лучшим выходом лично для меня. «Жажды власти», в противоположность утверждению обо мне моих правых и левых ненавистников, уыеня совсем не было. Не один раз предлагал я критикам политики Временного правительства взять в свои руки формальную ответственность за государство. Только не в порядке восстаний и заговоров.
Тогда, на другой день после исторического совещания партий в Зимнем дворце, я ясно видел, что для большинства многолетних вождей партий я являлся неприятным, но неизбежным в тех условиях «наименьшим злом», которое нужно претерпевать, пока не назреют соответствующие возможности для прихода к власти «настоящих государственных людей».
Меня вернула в Зимний дворец не воля к личной власти, а сознание своего долга перед страной. «При настоящих обстоятельствах, когда стране угрожает внутренний разгром и внешний распад, — писал я 24 июля в официальном письме на имя заместителя министра- председателя, — я не считаю возможным отказаться от тяжкого долга, возлагаемого на меня представителями главных социалистических, демократических и либеральных партий».
Дальше в этом письме я устанавливал основные положения управления страной. «Я полагаю в основу осуществления этой задачи непоколебимое мое убеждение, что дело спасения Родины и Республики требует забвения партийных распрей, что эта всенародная национальная работа спасения государства должна происходить в условиях и формах, властно диктуемых суровой необходимостью вести войну, поддерживать боеспособность армии и восстановить хозяйственную мощь государства…»
