Мэтью Бжезинский - Казино Москва: История о жадности и авантюрных приключениях на самой дикой границе капитализма
Политика была в крови у Дагмары. Ее дед был состоятельным генералом, в 1930-х годах он занимал должность военного губернатора области, которая сегодня зовется Западной Украиной. Портреты польских кавалеристов в довоенной парадной форме соперничали по занимаемой площади с другими картинами на стенах квартиры Романов, вызывая в памяти те счастливые дни, когда мать Дагмары, пани Альбрехт, каталась на лошадях вместе с представителями правящей аристократии страны. (На польском языке слово «пани» означает «мадам» и представляет собой форму обращения к незнакомой или пожилой женщине во времена, когда в Польше существовали титулы.)
Пани Альбрехт была элегантной гранд-дамой в духе старых европейских традиций. Счастливая обладательница белоснежных вьющихся волос, как у королевы, и легкого великосветского британского акцента, который молодые польские леди из высшего общества приобретали в процессе обучения в закрытых швейцарских пансионах, теперь дремала на покрытой пятнами кушетке в квартире Романов в компании двух глупых собак-боксеров, Лолы и Полы. Она переехала сюда вскоре после запуска реформ шоковой терапии 1990-х годов, когда стало очевидным, что Анджей, Дагмара и их сын не смогут прожить на пенсию в двести долларов, получаемую от правительства «Солидарности». Сдавая свою квартиру американскому бухгалтеру, пани Альбрехт добавила еще пятьсот долларов в месяц в бюджет семьи Романов, обеспечив тем самым их выживание в трудные годы экономии на всем.
В свои семьдесят восемь лет, то есть в том возрасте, когда бо́льшую часть пожилых людей в Америке родственники отсылают догнивать в дома для престарелых, живая и энергичная мать Дагмары делала для семьи Романов почти все, что могла, – от приготовления пищи и уборки квартиры до выгуливания свирепых и неугомонных Лолы и Полы. Несмотря на свой вес (более двухсот фунтов), я едва мог удерживать за поводки этих неистовых тварей. Я со страхом и некоторым благоговением смотрел, как пани Альбрехт закручивала их поводки вокруг своих хрупких кистей, напрягала колени и выплывала из двери, как седовласый наездник в родео. Она не столько прогуливалась с собаками, сколько, упираясь в мостовую каблуками туфель и перегнувшись под углом в девяносто градусов, сдерживала собак ровно настолько, чтобы дать время соседским затерроризированным кошкам спастись бегством на дерево.
Пани Альбрехт, как и многие поляки в начале девяностых, имела обыкновение скорбно вздыхать и непрестанно жаловаться на тяжелые времена. Если объектами жалоб не были повышение цен или семейные остолопы, которые переворачивали все вверх дном в квартире, то им было отсутствие Анджея, проводившего время с друзьями-картежниками до трех часов утра. Может быть, именно крепкая хватка за собачьи поводки поддерживала в ней молодость. Без семьи, о которой надо было заботиться, она бы зачахла и умерла.
Однако самые пылкие жалобы пани Альбрехт были в адрес Збигнева-младшего. Збиг, тринадцатилетний мальчик с обманчиво ангельской внешностью, был сыном Романов. Дагмара и Збиг занимали отдельную маленькую спальню, на одной стене которой были развешены постеры с портретами Арнольда Шварценеггера, а на другой – написанные маслом картины на античные сюжеты.
Збиг принадлежал к числу наиболее изобретательных людей, каких я когда-либо встречал. Мягко говоря, он был маленьким обожаемым засранцем. Он всегда был готов найти причину, чтобы отказаться от любой работы по дому. Он мог быть упорным и настойчивым в просьбах о подарках к каким-то невразумительным польским праздникам, о которых он всегда предупреждал меня заранее. «Ты не обязан приносить подарок, – настаивал он обычно с заученным лицемерием. – Будет вполне достаточно, если ты просто придешь».
Збиг-младший хотел стать юристом. В его понимании именно в этой сфере деятельности должны крутиться деньги. Действительно, даже отделение естественных и гуманитарных наук Варшавского университета испытывало трудности, поскольку студенты, не закончив обучения, покидали университет толпами, чтобы стать мелкими торговцами. А наплыв желающих учиться на юридическом факультете и по новой специальности «Деловое управление» был столь велик, что для поступления в университет стали открыто предлагать взятки. Я поддерживал мнение пани Альбрехт, считавшей, что невысокие школьные оценки Збига могут стать серьезным препятствием для его карьеры в области юриспруденции. Более того, она подозревала, что с его образом мыслей ему самому рано или поздно понадобятся услуги опытного адвоката.
Уловки и хитрости Збига по утаиванию сдачи, когда он что-то покупал по просьбе отца, были на редкость изобретательны. Обычно Збиг завышал стоимость покупки, ссылаясь на возросшую инфляцию. Так что, когда бы Анджей ни посылал своего сына в магазин за покупками, он и не подозревал, что все покупки оплачивал по ценам, которые будут еще только через месяц.
Чаще всего Збиг-младший жульничал с цветами. Он рвал их в варшавских парках и потом продавал постоянным посетителям уличных кафе на площади в Старом городе.
– Не хотите ли купить тюльпаны для своей прекрасной дамы? – спрашивал он парочку, предлагая криво подрезанный букет. После того как жертва захватывала наживку и выказывала согласие, Збиг с невинным видом наносил удар: – Пожалуйста, это обойдется вам в восемьдесят тысяч злотых.
Услышав цену (около шести долларов, что составляло в то время средний дневной заработок рабочего), мужчина чуть не падал в обморок, но, не желая выглядеть никчемным человеком в глазах девушки, оплачивал свое реноме.
Анджей, естественно, приходил в бешенство, узнавая в очередной раз об этой коммерческой деятельности сына.
– Ты не смеешь сновать всюду, как коробейник! – говорил он, захлебываясь от возбуждения и не находя подходящих слов. – Как-как-как какой-то цыган! Я запрещаю тебе это.
Всегда прагматично настроенная Дагмара при этом неизменно вмешивалась. Она сама порой приторговывала на стороне, чтобы хоть как-то заткнуть дыры в их семейном бюджете, покупая контрабандную паюсную икру и иконы у русских дельцов на варшавском футбольном стадионе, по совместительству блошином рынке. Приобретенные на рынке икру и иконы она отдавала мужу для перепродажи в Париже (по значительно более высокой цене) во время его ежегодных поездок во Францию на соревнования «Ролан Гаррос Теннис Опен».
– Сколько же ты заработал? – спрашивала она обычно своего сына, занятого предпринимательством.
– Восемьсот тысяч злотых, – лучезарно улыбаясь, отвечал Збиг.
– Анджей, – спрашивала Дагмара, повернувшись к мужу, – а сколько ты проиграл в бридж прошлым вечером?
