Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой
Он многозначительно ухмыляется, и я вспомнил, как вчера втискивался в лифт, битком набитый молодыми девицами в обтягивающих платьях с высокими прическами и густо накрашенными ресницами. Они как будто собирались на дискотеку, только лифт ехал вверх, а не вниз.
Я улыбаюсь, а мужчина, доверительно склонившись, быстро раскрывает еще одну стратегическую тайну:
– Ты наверняка уже слышал, что говорят о населении Шицзячжуана?
– И что же?
– Ну, что половина состоит из солдат, – говорит он вкрадчиво, – а другая половина… – Он опускает свой голос до степени полной нелегальности: – Из проституток!
Мы сдавленно хихикаем и съедаем еще по несколько равиоли. Они действительно великолепны, особенно если окунуть их в красный соус чили. Парочку равиоли спустя я задаю ему вопрос, который интересует меня с самого начала нашего разговора:
– Скажи, ты ведь местный, верно?
Он смотрит на меня, несколько сбитый с толку:
– Это я-то местный?! Как тебе такое в голову пришло?
– Ну, всякое бывает…
– Глупости! Ты был когда-нибудь в Шаньси?
«Нет, но я содрогаюсь при мысли о горах», – подумал я и уточнил:
– Шаньси – это торговая провинция на западе отсюда?
– Да. Но прежде всего это колыбель китайской цивилизации!
– Правда? А я думал, что эта роль принадлежит местности вокруг Сиань.
– Ну как же! Ты разве не знаешь поговорку: Китай последних тридцати лет ты найдешь в свободной экономической зоне Шэньчжэня, Китай последних ста лет – на набережной Вайтань в Шанхае, последней тысячи лет – в Запретном городе в центре Пекина, а последних двух тысяч лет – в стенах Сианя. Но Китай последних пяти тысяч лет, – он гордо смотрит на меня, – ты найдешь только в нагорье Шаньси!
«Мне следовало спросить у него, откуда именно он приехал и как выглядит это место», – думаю я, занимаясь вечером сортировкой фотографий и планированием дальнейшего пути.
До нагорья Шаньси отсюда ходу три-четыре дня, и я понятия не имею, что меня там ожидает. До этого я шел по прямым шоссе через равнину, и то мне приходилось останавливаться на несколько дней, чтобы отдохнуть и залечить мозоли. В Шаньси же дорога петляет даже по карте, создавая причудливые изгибы. Размышляя о том, что мне предстоит пережить, я уже слышу свои стоны под тяжестью рюкзака.
По дороге домой из Парижа горы тоже были самым трудным участком пути: сначала дубовые леса в Арденнах, потом Айфель и, наконец, дождливый Зауерланд. А на этот раз мой багаж как минимум втрое больше, чем тогда. Когда я размышляю о том, что часть вещей следовало бы оставить дома, то вдруг вспоминаю, что на дне рюкзака покоится еще и рождественский календарь с дверками. К своему облегчению я обнаруживаю, что он лишь чуть помялся на уголках. Картинка с толстыми детишками, пекущими печенье под елкой, выглядит так же, как в супермаркете. Я купил тогда два таких календаря – для Джули и для себя.
Это было меньше полутора месяцев назад.
– Я бы с удовольствием остался у тебя, – признался я ей в ее комнате, в Мюнхене, – но я не могу.
Она лежала на кровати, озаренная последними лучами полуденного солнца и смотрела на меня со смесью удивления и печали:
– Твой отец говорит, что это плохая идея…
– …и что я потом останусь безработным. Это не так. Я не пью алкоголь, не курю, зато говорю на нескольких языках и умею фотографировать. Кроме того, я уже однажды прошел по Европе, я знаю, что люди интересуются такими вещами. Я буду каждый день без исключения писать в своем блоге, и люди будут читать, вот увидишь.
Она мне подарила свою фирменную джули-улыбку, блестя черными глазами:
– О, так ты с принципами!
Я кладу рождественский календарь на стол и открываю первые пять дверок: лошадь, луна, елка, машина и святой Николай. Прежде чем я успел опомниться, я выел их все и ощутил странное чувство пустоты. Несколько минут я молча смотрю вдаль, а потом быстро пишу пост о буддийском монахе, который встретился мне вчера в Чжэндине. Облаченный в оранжевую рясу, он сидел у входа в храм с опущенный головой, очевидно, погруженный в медитацию. Я подошел поближе и сделал пару фотографий храма, держась так, чтобы случайно не помешать.
Он оставался совершенно неподвижен.
Потом я остановился около него, он поднял на меня глаза, сморгнул, и на лице его появилась улыбка, он протянул мне под нос дисплей мобильного телефона. Там было написано «SETUP».
И тут до меня дошло.
– Учитель! – говорю я, смеясь. – Правильно ли я понимаю, что ты переключил язык и теперь не знаешь, как вернуть обратно китайский?
Он, так же смеясь, кивнул. Через минуту он держал в руке телефон с китайским языком.
«Амитофо!» – снова и снова повторял он имя бесконечно сверкающего Будды.
Черные
О разложении мне поведала искрящаяся белоснежная пена. Она собралась на воде небольшого ручейка, протекающего под дорожным мостом недалеко от городской границы. Все выглядело так, как будто пена сначала убила все живое, а затем смыла его. Картину дополняли груды металлолома, ржавеющего под серым небом. Густо пахло тухлыми яйцами.
Я остановился здесь только для того, чтобы сделать пару обличающих фотографий.
Я так спешил покинуть город. На горизонте уже призывно маячили первые силуэты гор, такие многообещающие, так изящно-печальные, как далекие воспоминания.
Однако за полдня пути мое мнение о нагорье в корне изменилось.
Кто бы мог подумать, что эти невинные горные дороги – гораздо более тяжкое испытание, чем Шицзячжуан, эта городская каракатица, которая, пыхтя и хрипя, алчно распускает щупальца, стремясь поглотить и изгадить все вокруг себя?
Нет, я предвкушаю радость горных дорог. Я собираюсь наслаждаться идиллическими нетронутыми ландшафтами, на которых простенько и со вкусом размещены маленькие деревушки и седые монастыри, этими нетронутыми просторами, по которым степенно бредут отшельники в длинных одеждах и еще более длинных бородах, где так светло звучит пение женщин, стирающих белье на каменистой реке. Наконец, даже если мой путь через горы не будет легким, я смогу досыта насладиться куда более свежим и здоровым воздухом, чем там, в долине.
Что за глупые оказались мечты. Вот уже день я иду по горам, но вместо живописных деревушек вижу лишь уродливые бетонные постройки. Я прошел тюрьму, про которую мне по секрету поведали, что там, за глинобитными стенами, узники день и ночь вкалывают в поте лица.
Нет здесь ни одного храма, ни монастыря, зато вся земля тысячу раз перекопана вдоль и поперек и порядочно загрязнена. Я прохожу многочисленные угольные шахты, угольные склады и площадки для погрузки угля, между которыми грохочут грузовики, перевозящие уголь.
