Кронпринцы в роли оруженосцев - Александров Валентин Алексеевич

Потом опять слово возьмет первый секретарь обкома и на этот раз прочувствованно, сердечно скажет добрые слова о госте из Москвы, которого он и видит-то с близкого расстояния первый раз, но уверен — если тот избран секретарем ЦК и утвержден по центральному списку для выборов в Верховный Совет РСФСР, значит, достойный в глазах того же Черненко человек.

Собравшиеся радостно улыбались, говорили о погоде, которая явно стала лучше с приездом дорогого гостя, сожалели, что еще не настало время, когда марийская земля покрывается ароматной кипенью цветущей черемухи, приглашали приехать вновь, и не раз, и в другое время года.

С этими разговорами хозяева рассаживались за стол в предвкушении возможности одновременно утолить и накопившийся в ожидании гостя голод, и жажду — постоянную спутницу застолья, и желание прикоснуться к московским новостям, которыми много ли, мало ли, но должен был поделиться гость.

Первый секретарь обкома скорее для формы, чем по существу, сказал, что ЦК КПСС правильно развернул борьбу со злоупотреблениями спиртным, марийская парторганизация строго следует намеченным курсом, но и в Москве, и всюду в Союзе сделано исключение — для разного рода торжеств, для свадеб, юбилеев, встреч ветеранов через специально выделенные магазины продается то, что люди хотели бы иметь к столу. Вот и у нас сейчас торжественный случай, поэтому позвольте уж, уважаемый Константин Викторович, к традиционным хлебу-соли налить традиционную рюмку с тем, чтобы сопроводить ею естественный для такой встречи тост.

Понятливые официанты тотчас же кинулись к столикам с бутылками. Пробки заранее были отвинчены. Горлышки бутылок мигом приблизились к граненому хрусталю.

— Нет-нет! — нарушил разработанную схему торопливый, хотя и негромкий возглас Русакова. Казалось, в этих коротких словах соединилось множество противоречивых интонаций — просьба к гостеприимным хозяевам, повеление начальника, предостережение старшего товарища, страх дисциплинированного чиновника.

— Нет-нет! — как бы опасаясь, что он не был услышан, повторил скороговоркой свое отрицание секретарь ЦК.

Руки официантов замерли с бутылками наперевес. Хозяева вобрали головы в плечи, застыли, мигом оценив рискованность и непредсказуемость сложившейся ситуации.

— Во вторник, позавчера, на заседании секретариата ЦК, — пояснил Русаков свой первоначальный возглас, — решили, что ЦК КПСС должен показать пример во всей антиалкогольной кампании. Письма стали поступать: дескать, водку запрещаете, а в своих дачных поселках продаете. Поэтому управляющему делами ЦК строго поручили, чтобы нигде, ни в одном буфете, столовой, особняке или дачном поселке — ни одной бутылки даже пива не было.

В резиденции Марийского обкома воцарилась мертвая тишина. Русаков почувствовал, что надо подкрепить свою информацию конкретным примером:

— Вчера я обедал с польской делегацией в партийной гостинице на улице Димитрова. За все годы, что я с поляками общаюсь, — а это уже лет тридцать получится, — впервые на столе рюмок не было.

— Даже с иностранцами нельзя? — вырвался у кого-то то ли вопрос, то ли стон, то ли протест.

— Что же можно на стол иностранцам поставить, когда вообще в партийной гостинице ни одной бутылки нет, чтобы и соблазна не возникало? — парировал Русаков уловленный им в вопросе выпад.

— Правильно, — быстро сориентировался первый секретарь обкома, — я давно требую покончить с этим злом. Вот так надо! Как ЦК КПСС. Он всегда нам пример дает. Чтобы сегодня же, — обратился он к сидевшему с краю стола управляющему делами обкома, — чтобы сегодня же вся эта (он хотел сказать «отрава», но осекся), вся эта… здесь не стояла.

Секретарь ЦК при своей обычной малословности сказал, видимо, и так гораздо больше, чем полагал нужным. Поэтому он молча погрузился в еду, давая понять, что разговор о спиртном окончен.

Но каково было хозяевам, которых переполняло желание выступить с тостами и здравицами. Да и как в Москве бы отнеслись, если бы они не нашли возможности выложить все эти освященные традицией «за», «во имя» и «ради».

— Налей-ка боржоми, — сказал первый секретарь вопросительно и сострадательно смотревшему на него старшему официанту. — Хотя под воду тосты, говорят, за умных людей не предлагаются, поэтому я не с тостом, а просто с добрым словом хочу обратиться.

Собравшиеся почувствовали некоторое облегчение. Молодец первый секретарь! Нашел-таки выход для себя и для других: надо, стало быть, не с тостами выступать, а просто с пожеланиями.

Далее все пошло как положено. Даже некоторое оживление на лицах появилось, особенно у тех, кто отработал свое поручение и теперь наблюдал, как следующий оратор изворачивается, заменяя слово «тост» каким-то другим, еще непривычным оборотом речи.

Русаков за свои 40 лет руководящей деятельности столько здравиц наслушался, что давно утратил к ним интерес. Он молча сосредоточенно орудовал столовым прибором, резал еду на мельчайшие кусочки не только для того, чтобы облегчить работу вставным челюстям, но главное — чтобы чем-то занять себя, исключить необходимость говорить, когда совсем не хочется это делать.

Наконец застолье подошло к финишу, когда гость должен сказать какие-то слова в ответ, чтобы своим молчанием не бросить тень ни на обком и его первого секретаря, ни на пославший его сюда на выборы Центральный Комитет.

Его рука потянулась в сторону фужера. И тут же кто-то из расторопных членов бюро поставил перед ним бокал кумыса.

Конечно, в ответ на добрые слова неплохо было бы отведать прославленный напиток, воздав тем самым дань уважения народной традиции. Может быть, и активист, поставивший бокал с кумысом, руководствовался теми же целями. Может быть.

Но могло быть и иначе. Кумыс не со всякой едой спокойно сочетается. Последствия могут сказаться неожиданно и самым разрушительным образом.

По лицу первого секретаря обкома пробежала тень. Предстояли встреча кандидата в депутаты с трудящимися, митинг в драмтеатре, концерт. Все эти планы могли быть опрокинуты одним бокалом кумыса. А потом еще нужно отвечать перед девятым управлением КГБ, несшим охрану руководителей страны, перед четвертым управлением Минздрава, наблюдавшим за их здоровьем. К тому же наступили шаткие времена. За короткий срок с двумя генеральными секретарями распрощались. Не больно-то крепким выглядит и приехавший секретарь ЦК. Случись что неожиданное — всех разгонят. Хорошо если райком дадут, а то и в колхоз отправят.

Все это, видимо, мигом пронеслось в голове первого секретаря обкома. Его рука дотянулась до бокала с кумысом скорее, чем это успел сделать Русаков.

— Мы завтра при поездке по городу специально остановимся у молочного завода, чтобы отведать свежего кумыса. Не будем разочаровывать вас тем, что здесь постояло хотя бы два часа.

Первый секретарь обкома с добродушной улыбкой поставил перед гостем чистый фужер, кивнул официанту на боржоми, коротким взглядом прожег подчиненного, подсуетившегося с бокалом кумыса. Стало быть, уловил подвох во внешне гостеприимном жесте. Теперь наверняка учинит ему разнос за попытку вывести из строя приезжего начальника.

Русаков с фужером боржоми в руке произнес краткую речь с положенными по случаю приветами, здравицами, пожеланиями.

Все слова были на месте. Собравшиеся пытались изобразить на лицах восторг. Но напрасно. В глубине глаз таилось разочарование. Праздник не получился. Даже выместить обиду на желудке секретаря ЦК не удалось.

Торопливо распрощавшись, местные руководители покинули резиденцию. Русаков пригласил меня, прибывшего с ним помощника, зайти в кабинет.

— Вот что я подумал, — сказал он, когда мы остались одни. — Надо усилить ту часть моего выступления, где говорится о борьбе со злоупотреблением спиртным. И тут же — оттенить важность производства безалкогольных и традиционных напитков, таких как кумыс.

— А не скажет ли кто-нибудь, что вы пропагандируете напиток, от которого можно опьянеть? — спросил я в порядке перестраховки.