Екатерина Коути - Королева Виктория
Придворные отмечали раздражительность молодой королевы, ее подавленное настроение и приступы угрюмости. Она придиралась к слугам, срывала гнев на фрейлинах, днями не находила себе покоя. Доставалось даже лорду Мельбурну, чей храп в церкви внезапно показался ей оскорбительным. По общему мнению, то были верные признаки, что она слишком долго засиделась в девушках.
Словно почувствовав перемену, лондонские сумасшедшие осаждали ее с удвоенным пылом. Один такой поклонник, некий Нед Хейвард, забрасывал министерство внутренних дел любовными эпистолами. Поскольку ответа так и не последовало, он напал на Викторию, когда она скакала в Гайд-парке, и попытался всучить ей письмо из рук в руки. Неудачливый Ромео был арестован на месте, однако выходка его отражала настроения, царившие в обществе: англичане ждали королевскую свадьбу.
Ждал свадьбу и Альберт, а чтобы не пасть духом, поругивал Викторию. Кузина находила в нем недостатки, но и ему было в чем ее упрекнуть. Он досадовал на ее упрямство и пагубную склонность к легкомысленным забавам: «Говорят, что она не находит ни малейшего наслаждения в природе, засиживается допоздна, а потом долго спит». Медлительность Виктории причиняла ему немало душевных мук. «Если по ожидании, возможно, года через три, окажется, что королева более не желает замужества, я буду поставлен в самое нелепое положение, и все мои надежды на будущее потерпят крах»[72], – делился он опасениями с Леопольдом.
Практичный дядя отмахивался от сентенций, достойных юного Вертера. Он был уверен, что дело молодое и чувства возьмут свое, как только племянники окажутся в непосредственной близости. Полный надежд, он планировал новый визит Альберта на английские берега.
Поездка была назначена на октябрь 1839 года. В преддверии новой встречи с Альбертом Виктория не находила себе места. Обстоятельства складывались куда как скверно. 10 октября она проснулась с головной болью и тяжестью в желудке, объевшись накануне свининой, а затем узнала, что очередной безумец выбил в Виндзорском замке несколько окон.
У Эрнста и Альберта дела обстояли немногим лучше. Куда-то запропастились несколько чемоданов с одеждой, поэтому кобургцам пришлось отклонить приглашение на торжественный обед – надеть было нечего. Пришлось столоваться по своим комнатам, что наверняка обрадовало Альберта. На менее формальный прием после обеда они пришли в обычных сюртуках.
Наконец-то Виктории выпал шанс как следует рассмотреть молодого гостя – и ее сердце часто забилось. За год он стал еще краше. От ее взгляда не укрылись ни широкие плечи, ни тонкая талия юноши, ни его изящно очерченный рот, обрамленный аккуратными усиками. «Альберт невероятно красив, а к тому же любезен и ведет себя непринужденно – одним словом, он меня заворожил», – вынесла вердикт королева.
Школа жизни, в которую Альберт успел окунуться, пошла ему на пользу. Он уже не топтался в сторонке, но весело беседовал с кузиной и даже пытался флиртовать. Больше никаких зевков в кулак: бодро протанцевав с Викторией в ночь с пятницы на субботу, рано поутру он проснулся, чтобы скакать с ней верхом, а тем же воскресеньем сопровождал ее в церковь. Как раз такая выносливость и требовалась, чтобы шагать в ногу с королевой.
Оценив его запас жизненных сил, Виктория приняла решение о помолвке и сообщила об этом лорду Мельбурну в понедельник, перед тем, как уехать на охоту. Министр предложил ей взять неделю на раздумья. Но неделя – слишком долгий срок, если на кону семейное счастье. Она выйдет за Альберта – и точка. На глаза министра навернулись слезы: лорд Мельбурн отлично понимал, что с замужеством королевы он перестанет быть главным мужчиной в ее жизни. Но ему лишь оставалось склонить голову перед неизбежным – так он и поступил. «Мне кажется, это к лучшему, – тактично заметил премьер. – И вам так будет гораздо удобнее. Ни одна женщина не может долго пребывать в одиночестве, какое бы положение она ни занимала»[73].
Но кто должен предлагать руку и сердце?
«Я спросила, не лучше ли мне поскорее поведать Альберту о своем решении, и лорд Мельбурн согласился, – писала Виктория. – А как это сделать, спросила я, ведь обычно все происходит наоборот. Лорд Мельбурн расхохотался»[74]. Скромный выходец из Кобурга не посмел бы сделать предложение королеве Великобритании. Пришлось взять инициативу в свои руки.
15 октября, через пять дней после приезда гостей, Виктория вызвала кузена в Синий будуар Виндзорского замка. Предчувствуя важный разговор, Альберт заметно нервничал. Чтобы успокоить его – и чтобы он понял каждое слово, – Виктория заговорила по-немецки. А когда Альберт расслабился и перестал дрожать, сказала, что будет счастлива, если он выполнит ее желание. «Мне обнимались вновь и вновь, и он был так добр ко мне, так ласков. О, как приятно осознавать, что меня любит такой ангел, как Альберт! Он само совершенство! Совершенство во всех смыслах, и в красоте, и во всем! Я сказала, что недостойна его и поцеловала его милую руку»[75]. Вставать на одно колено ей все же не пришлось.
После того как нужные слова были произнесены, а поцелуи иссякли, Альберт отправился спать пораньше – от волнений у него хлынула кровь из носа. Виктория же сразу написала дяде, которого оповещала обо всех важных жизненных событиях. «Словами не выразишь, как я его люблю, и я сделаю все в моих силах, чтобы он не слишком жертвовал собой. Последние дни пронеслись мимо меня, как сон, и я так поглощена своими чувствами, что с трудом подбираю слова»[76].
Трудно представить, что в тот момент чувствовал ее кузен, возведенный в ранг небожителей. Польстило ли ему, что упрямая кузина оценила его по достоинству? Или, напротив, покоробило от столь пылкого признания, а еще больше от перемены ролей. Робкое признание, просьбы осчастливить, целование рук – подобные изъявления чувств считались прерогативой джентльмена. В идеале они должны были исходить от него. А ведь Альберт был воспитан в кобургских традициях и с детства наблюдал, что с женщинами обращаются как с вещами. Теперь же он оказался в роли трепетной невесты, чье согласие спрашивают только для порядка. «Да поможет мне Бог», – закончил он письмо к бабушке.
Свою помолвку Альберт пытался представить как великую жертву. «Хотя я готов положить свою жизнь ради моей новой страны, я не намерен забывать родину, которая была ко мне так благосклонна, – с присущим ему пафосом писал он мачехе. – Я останусь истинным немцем, истинным уроженцем Кобурга и Готы»[77]. По иронии, в схожих выражениях отец Виктории некогда описывал свое сватовство.
Королева настаивала на том, чтобы держать помолвку в тайне – от столичных сплетников и в особенности от матушки. Как опасалась Виктория, мать всегда нашла бы способ расстроить ее планы. Но такие вести не закупоришь в Виндзорском замке. Вскоре о помолвке ее величества судачили горожане Виндзора, а оттуда недалеко и до Лондона, где уже точили карандаши столичные карикатуристы. На известной карикатуре Виктория нежно гладит Альберта по подбородку, вопрошая: «Ты женишься на мне?» Альберт жеманничает, ни дать ни взять барышня перед лицом ловеласа. Расстановка сил ясна сразу же.
Месяц после помолвки был одним из самых счастливых в жизни Виктории. Альберт отлично вписался в ее распорядок дня. Рука об руку они гуляли по Виндзорскому парку, пели дуэтом, возились с собаками. Альберт был неразлучен с изящной черно-белой борзой по кличке Эос, которая составила компанию старенькому Дэшу. Пока собаки нарезали круги по гостиной, жених и невеста сидели в обнимку на диване и рассматривали иллюстрации в альбомах.
Вечера были посвящены балам. То, что Альберт научился танцевать, стало для Виктории приятным сюрпризом. Раньше она не могла вальсировать, ведь это так неприлично, если кто-то положит королеве руку на талию. Вальс, упоительный при всей своей нескромности, стал одним из ее любимых танцев. Она млела от счастья, когда Альберт кружил ее по бальной зале.
Вопреки расхожим стереотипам, Виктория была женщиной страстной. Если Альберт был рядом, она зарывалась лицом в его жилетку, благо он был гораздо выше ее. Когда он сидел за пианино, она сновала мимо, чтобы покрывать поцелуями его высокий лоб. Однажды он вызвался сопровождать ее на смотр войск в Гайд-парке, и королева радостно отметила, что белые кашемировые брюки он надел на голое тело. А значит, она сможет как следует разглядеть его стройные ноги.
Жених был более сдержан в проявлении чувств, но он тоже отвечал на объятия и целовал ее ручку – какой крохотной она казалась по сравнению с ручищей Эрнста! «О, мой ангел Альберт, я так очарована! Я попросту не заслуживаю такой любви! Никогда, никогда я и подумать не смела, что меня будут любить так сильно!»[78] – приходила в экстаз юная королева.
