Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
— Вас, вероятно, я удивила? — заискивающе сказала она. — То есть моя просьба…
Не… — начал тот, наклоняясь вперед, и, откинувшись назад, с придыханьем окончил: — …ет!
Вера Исаевна обиделась.
— Разве с вами уже случалось подобное?..
— Не-ет!
— Вы не знаете меня, не встречали?
— Не-ет. Сядьте, прошу вас, ровно — трудно грести. Не вертитесь!
На реке было прохладно, и Вера Исаевна стала зябнуть в своем легком летнем костюмчике. Через паутину шелкового чулочка ножки больно жалили комары. Верочке стало жалко себя. «Ведь подумать только, до чего довел ее этот ничтожный и скаредный Семен Львович: одна, ночью, на лодке, с неизвестным мужчиной!.. А вдруг он нахал или, страшно подумать, садист?.. Но даже если он просто старый дурак — всё равно всё это ужасно, потому что от комаров можно заболеть малярией или получить на реке воспаление легких. Ах, она тогда обязательно умрет!.. И пусть! Она даже хочет смерти: пусть тогда Семен Львович рвет на себе последние свои волосы!..»
Но думать всё об одном и том же было скучно, и Вера Исаевна решила сделать еще одну попытку наладить со своим спутником человеческие отношения. Интригующим тоном она сказала:
— Ужасные, знаете, бывают иногда мужья, Кондратий Иванович!..
— Иван Кондратьевич, — поправил ее рыболов. — Жены, между прочим, тоже часто бывают ужасные… Есть такой анекдот: к одному доктору приходит дамочка и говорит: «У меня, доктор, почему-то детей нет»… Впрочем, этот анекдот неприличный… Сядьте, прошу вас, прямо — сколько раз повторять!
Вера Исаевна передвинулась на скамье.
— Почему вы всё о докторах говорите? — обиженно сказала она. — Это, может быть, намек?
— Все анекдоты — о докторах. И еще — о монахах. Есть такой анекдот: раз к одному доктору приходит монах… Ах, черт, тоже неприлично!
— Может быть, вы сами — доктор? — подозрительно спросила Верочка.
— Что вы! — даже обиделся Иван Кондратьевич. — Я старший приказчик обувной фирмы. Терпеть не могу докторскую нацию!..
— Я тоже, — чуть слышно ответила Вера Исаевна.
Огни города были уже далеко позади. Голый берег полз влево от лодки, на нем уныло шумели кусты. Настроение Веры Исаевны окончательно испортилось: черт знает с кем свела ее необдуманность в поступках — с каким-то приказчиком из обувной лавки! И как еще она, поездка эта, кончится? Конечно, после можно будет по секрету рассказать паре приятельниц, что ее спутником был молодой галантный иностранец, что не на осажденной комарами лодке мучилась она, а неслась в комфортабельной, освещенной электричеством каюте быстроходного моторного катера… Мало ли что можно сфантазировать приятельницам, но что, что сказать завтра мужу? Ведь всё это, конечно, ерунда, что она навсегда собирается от него уйти. И к кому уйти?.. Неужели к этому вот бородатому выродку сапожного прилавка? Вере Исаевне до слез стало жалко себя.
— Холодно! — пропищала она. — Когда же мы, наконец, приедем?
— На рассвете.
— Как на рассвете? — испугалась барыня.
— Да так. К половине четвертого будем на месте.
— В таком случае я не желаю с вами ехать! Это черт знает что такое — всю ночь плыть. Я хочу домой!
Иван Кондратьевич раза три сильно ударил левым веслом, и лодка, повернувшись в ту же сторону, мягко села днищем на прибрежный песок.
— Пожалуйте! — тяжело дыша, сказал Иван Кондратьевич.
— То есть куда это пожалуйте? — не поняла Верочка.
— На берег. Вылазьте! И по бережку топ-топ к городу. Там еще, конечно, проточка маленькая будет, но неглубокая — по пояс. Перейдете вброд…
— Да вы с ума сошли! — возмутилась Вера Исаевна. — Чтоб я… чтоб вы… Сейчас же поворачивайте лодку назад!..
Иван Кондратьевич закуривал. Закурив же и затянувшись пару раз, сказал:
— По этому поводу есть такой анекдот: к одному доктору приходит монах…
— К черту вашего монаха! У меня у самой муж — доктор. Сейчас же поворачивайте лодку назад!..
— Ну нет-с! Уж это — нет-с! — вдруг возмутился Иван Кондратьевич. — Это что же такое происходит? Она первая подходит, она первая в лодку просится, и вдруг — дамский каприз и скандал: поворачивать назад! Этому не бывать-с! Я вам не законный супруг, чтобы надо мной издеваться. Я сам два раза женат был… Если желаете в город — извольте, не держу, а чтобы вы надо мной командовали — не бывать этому! Пожалуйте! — и он издевательской галантностью сделал правой рукой жест в сторону черного, страшного ночного берега.
— В таком случае… тогда… Я кричать буду!
— На здоровье. А я пока покурю.
— Изверг!..
— Возможно-с. Против этого не возражаю. Мои предыдущие супруги-покойницы утверждали это же самое. До самой своей смерти утверждали, и все-таки я не позволил им командовать надо мной.
— Но мне, наконец, холодно… Я озябла!
— Вот это — разумные речи. Возьмите весло и подгребайтесь с кормы… Мигом согреетесь.
— Но я не умею…
— Ничего — через час научитесь. И даже вспотеете.
— Уж лучше бы вы оказались нахалом или даже садистом! — в бессильной злобе прорыдала Вера Исаевна. — Где это ваше паршивое весло, которым я должна подгребаться?.. И слово-то какое дурацкое!..
— Весло вот-с. А слово — что ж, слово настоящее русское.
III
Стрекоза с голубым тельцем и слюдяными крылышками опустилась на хорошенький носик Веры Исаевны, безмятежно спавшей в траве у берега протоки на резиновом плаще Ивана Кондратьевича. Как ни легко было прикосновение четырех лапок насекомого к уже несколько загоревшей коже — носик этот сморщился и чихнул. И Вера Исаевна открыла глаза. И сейчас же испуганно села на плаще, с величайшей растерянностью оглядываясь кругом. Где она, почему она среди этих кустов, у какой— то воды?.. И что это за человек, что сгорбился в корме лодки, наполовину вытянутой на берег… Боже мой, да ведь это же Иван Кондратьевич!..
И, окончательно проснувшись, Вера Исаевна вспомнила всё… По мнению любого здравомыслящего человека, она немедленно же должна была бы ужаснуться всему тому, что натворила: и ссоре с мужем, — теперь она чувствовала себя неправой перед ним, — и своему бегству из дому, и, наконец, этой дикой ночной поездке с незнакомым мужчиной. Но никакого ужаса в сердце легкомысленной Веры Исаевны не было. Совсем напротив — ей было хорошо и весело.
Было позднее утро, вероятно, часов около девяти, то есть, значит, спала она не менее пяти часов, и спала после физической работы на протяжении половины ночи — отлично, как никогда не спала на своей мягкой супружеской постели.
