Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.25. Из сборников:«Натурализм в театре», «Наши драматурги», «Романисты-натуралисты», «Литературные документы»
Сегодня он к этому пришел. Когда он говорит о ребенке, он думает, что ему внимают звезды. И хуже всего то, что он сделался настолько же помпезным, насколько стихи его сделались пустыми. Я назвал его фантазером. Это слово к нему подходит. Он прошел по эпохе, не заметив ее, сосредоточив свой взор на собственных мечтаниях.
VУ меня нет возможности проанализировать оба огромных тома «Легенды веков», и я ограничусь тем, что подробно разберу только две вещи. Я сознаю, что, комментируя их строка за строкой, я предприму довольно мелочную работу, тогда как критику должна быть свойственна большая широта. Но, обрисовав великий образ Виктора Гюго в общих чертах, мне, чтобы высказать свою мысль до конца, необходимо теперь спуститься вниз и рассмотреть его стихи досконально. По своей сути он всегда был не более чем ритором. Давайте же приглядимся к его риторике.
Я беру две вещи, которые почитатели Виктора Гюго ставят на первое место, — «Орел на каске» и «Маленький Поль»: я не хочу, чтобы кто-нибудь подумал, будто я нарочно выбрал самые слабые отрывки.
«Орел на каске» — шотландская легенда, которую поэт, несомненно, выдумал. Действие ее происходит в суровую и мрачную нору средневековья, столь милую его сердцу, потому что она служит весьма подходящей рамкой для его фантастических вымыслов. Между Ангюсом и Тифеном идет давняя вражда. Я цитирую:
Le fond, nul ne le sait. L’obscur passé défend
Contre le souvenir des hommes l’origine
Des rixes de Ninive et des guerres d’Egine,
Et montre seulement la mort des combattants,
Après l’échange amer des rires insultants[40].
Пять строк — и по сути все пустые. Слово «Egine» понадобилось только для того, чтобы зарифмовать «origine». Две последние строки на редкость тяжеловесны и не нужны. Ученики видят в этом широту; на самом же деле это чистейшая риторика.
Дед Жака, король Ангюс, призывает шестилетнего внука к своему смертному ложу и завещает ему убить Тифена. Проходит десять лет, и когда Жаку исполняется шестнадцать, он вызывает своего кровного врага на поединок. Эта завязка сделана целиком по романтическим канонам: тут есть вечная антитеза, тут есть старик, поручающий ребенку совершить месть, а для вящего эффекта поэт берет мальчугана, который едва научился ходить. Полюбуйтесь на этого шестилетнего крошку, изъявившего согласие совершить убийство и не забывшего о своей миссии! Тогдашние дети стоили нынешних взрослых людей. Мы сразу же вступаем в мир эпопеи.
А вот портрет свирепого Тифена:
Tiphaine est dans sa tour, que protège un fossé,
Debout, les bras croisés, sur la haute muraille,
Voilà longtemps qu'il n’a tué quelqu’un, il bâille[41].
Еще один романтический штамп. Образ злодея, который, скрестив руки, позевывает, оттого что ему некого съесть, вызывает улыбку. Это кровожадный людоед из сказки про мальчика с пальчик. Впрочем, поэт не упустил ни единой черточки, чтобы сделать из него мертвую куклу во вкусе 1830 года.
Il fait peur. Est-il prince? est-il né sous le chaume?
On ne sait. Un bandit qui serait un fantôme,
C’est Tiphaine[42].
Но вот Жак бросает ему вызов. Жаку шестнадцать лет, и поэт восклицает:
Dix ans, cela suffit pour qu’un enfant grandisse,
En dix ans, certe, Orphée oublierait Eurydice,
Admète son épouse, et Thisbé son amant,
Mais pas un chevalier n’oublierait son serment[43].
Первая строка просто наивна, а остальные три — пустое словоизвержение. «Eurydice» нужна для богатой рифмы с «grandisse».
Наконец приближается час поединка между Жаком и Тифеном, между ягненком и волком. Вот описание Жака:
Fanfares! C’est Angus. Un cheval d’un blanc rose
Porte un garçon doré, vermeil, sonnant du cor,
……………………………………………………
Qui semble presque femme et qu’on sent vierge encor.
Il regarde, il écoute, il rayonne, il ignore,
Et l’on croit voir l’entrée aimable de l’aurore[44].
А вот Тифен:
Tiphaine est seul, aucune escorte, aucune troupe;
Il tient sa lance; il a la chemise de fer,
La hache comme Oreste, et, comme Gaïffer,
Le poignard[45].
Орест и Гаиффер играют здесь тоже довольно странную роль. И тут мы по уши увязаем в антитезе. Жак атакует Тифена, малютка сражается с великаном.
Tiphaine s’arrêta, muet, le laissant faire;
Ainsi, prête à crouler, l’avalanche diffère;
Ainsi l’enclume semble insensible au marteau,
Il était là, le poing fermé comme un étau,
Démon par le regard et sphinx par le silence[46].
Последняя строка весьма типична и почти комически довершает образ задумчивого Тифена, этого заядлого злодея и разбойника. В конце концов он все-таки принимает бой; он заносит свое копье на ребенка и, внезапно испугавшись, пускается в бегство. Конец стихотворения, еще довольно длинного, посвящен описанию того, что поэт называет «неотступным и диким преследованием».
En le risquant ainsi, son aïeul fut-il sage?
Nul ne le sait; le sort est de mystères plein;
Mais la panique existe, et le triste orphelin
Ne peut plus que s’enfuir devant la destinée[47].
Загадочность — один из излюбленных приемов Виктора Гюго. Он часто употребляет обороты вроде: «этого никто не знает», «это никому не ведомо», «это божественная тайна» и т. д. Ему кажется, что тем самым он раздвигает границы повествования. Но зачастую такой прием вызывает улыбку, особенно когда разгадка тайны очень проста. В данном случае старик просто-напросто оплошал, доверив мщение шестнадцатилетнему ребенку.
Разумеется, описание погони через поля и леса впечатляет. Однако подобные описания встречались у Виктора Гюго не однажды, к тому же гораздо лучшие. Что меня особенно поражает, так это возврат к сравнениям в духе классицизма. На двадцать строк я насчитал три сравнения, которые начинаются словом «ainsi», причем все они абсолютно одинаковы.
Ainsi dans le sommeil notre âme d’effroi pleine
Parfois s’évade et sent derrière elle l’haleine
De quelque noir cheval de l’ombre et de la nuit…
Ainsi le tourbillon suit la feulle arrachée…
Ainsi courrait avril poursuivi par l’hiver.[48]
Разве не любопытно, что, будучи ритором, Виктор Гюго приходит к тем же самым риторическим фигурам, которые его школа так высмеивала у классических поэтов?
Я опускаю подробности. Жак находит пристанище у отшельника; но Тифен ударом меча рассекает скалу, в которой живет старик. Женский монастырь для него тоже не преграда. Потом он расправляется с матерью, пытающейся защитить ребенка, и умерщвляет его в «каком-то затерянном овраге».
Alors l’aigle d’airain qu’il avait sur son casque,
Et qui, calme, immobile et sombre, l’observait,
Cria: Cieux étoilés, montagnes que revêt
L’innocente blancheur des neiges vénérables,
О fleuves, ô forêts, cèdres, sapins, érables,
Je vous prends à témoin que cet homme est méchant.
Et cela dit, ainsi qu’un piocheur fouille un champ,
Comme avec sa cognée un pâtre brise un chêne,
Il se mit à frapper à coups de bec Tiphaine.
Il lui creva les yeux; il lui broya les dents;
Il lui pétrit le crâne en ses ongles ardents,
Sous l’armet d’où le sang sortait comme d’un crible,
Le jeta mort à terre, et s’envola terrible[49].
Вся вещь написана ради этого эффектного финала. Он действительно весьма эффектен, этого не отнимешь. В нем чувствуется Виктор Гюго, его высокий полет. Разумеется, и тут хватает риторики. Бронзовый орел, призывающий в свидетели природу, выглядит каким-то резонером. Впрочем, спорить тут не приходится: все это сплошной вымысел, и остается либо принять, либо отвергнуть фантазию поэта. Что до меня, то я ее приемлю и сетую лишь на злоупотребление риторикой, на многословие, на ненужные строки, притянутые исключительно ради богатой и звучной рифмы, на избитые приемы, выспренний топ, на весь этот романтический хлам, который не дает нам ничего нового, наконец, на это произведение в целом, которое повторяет прежние произведения поэта, да к тому же еще уступает им.
