Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV
Из молитвенного дома мы вместе с катихизатором отправились посетить нескольких христиан; были в трех домах: у резчика печатей Даниила Цуда, лучшего из здешних христиан, с отлично устроенной божницей в углу комнаты; у Петра Мегури, седого, благообразного старика, родом из Кагосима, и у портного Петра Иноуе, самого богатого из христиан, имеющего, кроме дома и лавки в городе, загородную дачу. У последнего были после обеда; обедали же впятером (Петр Мегури и Иоанн Арима навязались провожать) в японской кухмистерской, причем я опечалил Мегури наставлением ему непременно убедить его восьмидесятиоднолетнюю мать сделаться христианкой, чтобы получить вечное спасение.
В три часа вернулись обратно в Оосака. Здесь постепенно были разные посетители: врач Сасаки, с женой Марфой, внучкой покойной Анны Кванно; с ними жена умершего врача Пантелеймона Кванно, сына Анны, похоронившая своего мужа по–буддийски (отчего сегодня противно было говорить с нею, хотя принесла она коробку отличных конфет); мать бывшего катихизатора Павла Кавагуци и жены о. Петра Яма- гаки, Марина; старуха ясно видит, что дочь ее счастлива за о. Петром только благодаря христианству, иначе злая свекровь давно бы прогнала ее от мужа; а между тем женила сына Павла по–язычески, без венчания, и ныне Павел живет уже одиноким — жена в разлуке с ним, по какой причине, старуха напутала околесицу, да я и не стал много расспрашивать — гадко и грустно стало! Такие все поверхностные христиане — чуть что, нарушают самые важные христианские законы, да и за грех то не считают.
Фома Танака, катихизатор, пришел сказать, что сегодня лучший специалист по женским болезням, врач, осмотрел его жену и нашел, что операция убила бы ее: слишком разросшийся нарыв у нее в матке. Дал я Фоме 5 1/2 ен заплатить врачу и прибавил по 2 ены в месяц на лекарства жене. Потом Фома приходил, уже в десять часов, чтобы представить двух, приготовленных им к крещению, из коих один — уроженец Каназава, учитель гимнастики, по–видимому, искренно уверовавший; другой молодой человек только молчал и улыбался — Еще позже приходил Стефан Мацукава с женой и ребенком спросить, в какое время я завтра буду у них.
28 июля/10 августа 1901. Суббота. В Оосака.
Трудно будет моему преемнику, и нужно, чтоб он был человеком крепкого терпения и благочестия. Я свое дело почти кончаю, и мое дело более простое, внешнее, формальное. Я сделал, с Божиею помощью во всем, несколько приспособлений для начала Церкви и рассеял несколько семян. Ростки показываются, но какие блеклые! Или блекнут и вянут почти одновременно с тем, как показываются. Поливать их, ухаживать за ними я не мастер, да и когда? Для этого нужно постоянно бродить по ниве, а я прикреплен к Суругадаю, точно улитка к раковине. Преемнику моему нужно сначала посидеть несколько лет там же, но исключительно за изучением разговорного и письменного языка, и за школьным делом, чтобы воспитать в Семинарии и Катихизаторской школе сотрудников по своему духу, а потом всю жизнь поливать и возращать Божию жатву вместе, конечно, обильно сея и вновь. Дай, Господи, такого человека и помоги ему, Боже!
Когда писал сие, утром, в восемь часов, пришли сказать, что старик Огасавара Иоаким пришел с визитом. Вот и образчик, как посеянное блекнет без поливки. Старик девяноста семи лет, едва притащился, а все–таки счел долгом прийти за благословением — значит, христианское чувство есть; но сын его, Николай, довольно большой торговец зеркалами, уже холоден к Церкви, а внук, ныне студент Университета, совсем не крещенный. Иначе было бы, если бы неустанно поливать посеянное. Но кому? Священники наши весьма плохи для сего — их самих нужно поливать. Дозор ревностного миссионера необходим. Такого и жду, о таком беспрестанно молюсь. Не пошлет Бог — засохнет посеянное к поношению Церкви Божией. Не допусти сего, Господи!
Отправились мы с о. Сергием сделать визиты бывшим у меня вчера и сегодня, но при выезде, в воротах, встретились с начальником Оосакской Тенноодзи Циугакко Фукуи Хикодзиро, шедшим ко мне за воспитательными советами. Вернулись в комнату и с полчаса поговорили.
Конечно, я говорил, что без религиозной основы прочного нравственного воспитания не может быть. Он, между прочим, жаловался, что отбросы школ из Токио поступают сюда, что учителя холодны к воспитательному делу (получают он, однако, средним числом по 42 ены в месяц; у него в Гимназии больше 500 учеников и 29 человек учительского персонала) и прочее.
Так как Лука Мацукава звал нас к десяти часам и хотел угостить завтраком, то к нему прежде всего и отправились. По ремеслу он вязальщик; живет претесно, и работают у него человек десять учеников, лавка тут же, показал два вязаных одеяла, на одном — японка, на другом — цветы, работы порядочной. Угостил ухой и яичницей, что принял я за обед, и хорошо, если б рот запечатал для всего прочего в этот день; между тем у врача Сасаки заставили выпить стакан лимонада, у вдовы Кванно предложили какую–то бурду — ячменную воду, у Петра Мацумото — стакан кофе, вот и все, а домой вернулся с расстроенным желудком, весь остаток дня страдал, ко всенощной пошел, но мог выстоять минут пять, с собравшимися христианами видеться не мог. Вперед наука — воздерживаться от всяких угостительных микстур, старый желудок надо щадить, хоть бы и за счет некоторой неделикатности пред угостителями.
У Петра Мацумото рассказали чудесное явление милости Божией: шестилетний Кирилл, сын умершего соборного звонаря Андрея Сукава, внук Петра Мацумото, недавно упал в глубокий колодезь, два раза обрывался, когда его тащили оттуда; все перепугались, послали за врачом, думая, что вытащат израненного, но вытащили без малейшего признака какого–либо изъяна, даже колодки, бывшие у него на ногах, не упали с ног. Все до того изумились, что и сбежавшиеся к колодцу язычники заявили — «это чудесная помощь вашего Бога». Ангел—Хранитель маленького Кирилла охранил его.
29 июля/11 августа 1901 года. Воскресенье.
В Оосака, потом в Кёото.
Промучавшись ночью от боли в желудке и от жары, слава Богу, встал здоровым. С девяти часов Литургия, отслуженная о. Сергием Судзуки и пропетая четырехголосно весьма стройно, к удивлению моему; видно, что Исаак Масуда и старается учить, кого может, и мастер своего дела. Вместо причастна я сказал поучение о необходимости преуспевать в вере. С одного часа было женское собрание, на котором было двадцать лиц женского пола и десять мужского (слушателей). Говорили приготовленное по тетрадкам две отроковицы и одна взрослая; сказал и я нечто об Ангелах—Хранителях. Потом собравшиеся делали свои обычные вклады на дела милосердия; стащили и с меня 5 ен. В четыре часа я отправился из Оосака и в семь часов был в Кёото. Здесь ожидал меня архитектор Мацумуро, которому я сказал, что нужно по храму и переделке домов для училища. Потом был разговор, почти до одиннадцати часов, с Павлом Накаи, проводящим свои каникулы в одной кумирне близ Кёото с двумя- тремя христианами и с одним протестантом, просящимся в православие.
