Василий Потто - Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях
За шестьдесят верст до Кизляра отряд был застигнут в степи морозом и страшной вьюгой. Солдаты в один голос просили вести их дальше без ночлега и весь переход до самого Терека, можно сказать, не шли, а бежали. По Тереку был сильный ледоход, и переправы не было, но солдаты предпочли принять студеную ванну, чем дожидаться паромов, и, переправясь вброд по пояс в воде, толпами ринулись в Кизляр, где их разместили кое-как по квартирам. Обозы, двинувшиеся вслед за войсками, загрузли в реке. Фурштаты выпрягли лошадей и ускакали в город, а оставленные фуры так вмерзли в лед, покрывший в ту же ночь реку, что потом пришлось вырубать их топорами.
Между тем, когда совершились описываемые события, оставленная почти без войск Кавказская линия переживала тяжелое время. На всем ее протяжении происходили беспрерывные грабежи и хищнические набеги горцев. Гудович желал, чтобы Булгаков, возвращаясь из-под Баку, сделал экспедицию на горцев прямо из Кизляра, но утомление войск заставило ее отложить, и она состоялась только весной 1807 года. Войска вступили в Чечню с трех разных сторон, под начальством Булгакова, графа Ивелича и Мусина-Пушкина; но ошибка Булгакова в том именно и заключалась, что все эти части были недостаточно сильны, чтобы в трудных местах действовать решительно; они часто останавливались и прерывали через это общую связь операции. Сам генерал Булгаков имел дело с главными силами чеченцев в Ханкальском ущелье, и хотя он взял его штурмом, но огромная потеря, понесенная при этом русскими, только утвердила чеченцев в мысли о неприступном положении их родины, вот почему грозный штурм Ханкальского ущелья, открывший путь в самое сердце Чечни и памятный на Кавказе доселе, окончился таким ничтожным результатом, как покорение двух независимых обществ: Атаги и Гехи.
Военные действия в Чечне не оказали между тем решительно никакого влияния на закубанских горцев, которые по-прежнему нападали не только на Кубань, но хищничали под самым Моздоком и появлялись даже за Ставрополем.
28 апреля 1807 года партия в двести человек напала на Сенгилеевку (село Богоявленское), лежавшую почти в двадцати пяти верстах от Кубани. Грабеж и резня продолжались до двух часов пополудни и стоили русским дорого: тридцать человек было убито, утоплено и сожжено живыми, двадцать четыре ранено, сто два захвачено в плен, а скота и лошадей угнано при этом нападении более двух тысяч голов. Подобный разгром, конечно, мог иметь место только при панике, напавшей на крестьян, а семь рядовых Суздальского полка, случайно ночевавших в Сенгилеевке, не только отбились от хищников, но успели спасти от разграбления и несколько соседних крестьянских домов.
Не успело еще изгладиться впечатление от этого набега, как 23 мая новая партия, прорвавшись у Беломечетки, разбила Воровсколесскую станицу Кубанского полка и увела в плен более двухсот казаков.
Крестьянским населением овладела паника. Исправник доносил, что во всех деревнях, лежащих по Егорлыку, жители находятся в неописуемом страхе, что сенгилеевцы, раненные при разгроме села, не смея возвратиться на свое пепелище, забились в лесу и там расположились лечиться в какой-то маленькой, найденной ими землянке. Остальные деревни представляли картину того же печального свойства: крестьяне жили бивуаками, имущество было уложено и увязано на возы, часовые стояли на колокольнях, и все было приспособлено так, чтобы при первом ударе набатного колокола бежать куда только можно; многие семьи с приближением ночи уходили в леса и прятались там в трущобах и оврагах; те же, которые оставались дома, собирались на ночь в недостроенные еще церкви, влезали на колокольни и там ночевали, несмотря ни на какое ненастье. А слухи из-за Кубани шли самые тревожные. Опасались нападения на Темнолесскую станицу, ждали его и на казенные села Николаевку, Каменнобродское, и опять на ту же Сенгилеевку, и даже самый Ставрополь не считал себя в безопасности. Поля стояли невозделанными, начинался голод, а к довершению бедствий губернский город Георгиевск, наполовину опустевший уже от чумы, сгорел дотла летом 1809 года. Впрочем, надо заметить, что Георгиевск и до пожара был одним из беднейших городов России и что на Кавказе даже многие казачьи станции были гораздо богаче и пригляднее своего губернского города. В нем находилась всего одна ветхая деревянная церковь и не было десяти домов, крытых тесом; даже губернаторский дом, представлявший собой плетневую мазанку, был крыт камышом и состоял всего из четырех маленьких комнат. При таких условиях пожар в два-три часа покончил свое разрушительное дело – и жители остались без пристанища.
Так тяжелы были обстоятельства, при которых Булгакову пришлось взять на себя устроение линии. Главнейшей заботой его было обеспечить русские поселения от закубанских горцев, набеги которых приняли неслыханные дотоле размеры. С этой целью он выставил на Кубани два сильных отряда, но, несмотря на их присутствие, как только наступила осень и начались темные ночи, вся Кавказская линия снова была поражена дерзостью закубанских горцев. Сильная партия их, прорвавшись у Прочного окопа, проникла до Егорлыка, угнала тысячу лошадей и нанесла большой урон Донскому полку полковника Араканцева, попытавшемуся было отбить у нее добычу. Но этим дело еще не окончилось.
7 ноября другая партия, соединившись с кабардинцами, бросилась в глубь Ставропольского уезда и уничтожила до основания богатое Каменнобродское селение. Несчастные жители в испуге бросились бежать кто куда мог, но большая часть укрылась в церкви, рассчитывая там найти спасение; горцы ворвались, однако же, внутрь Божьего храма и всех, скрывавшихся в нем, перерезали. Церковный помост был облит кровью и завален трупами, а все, что уцелело от резни, досталось в добычу горцам. Одних убитых насчитывали тогда более ста тридцати душ обоего пола; в плен взято триста пятьдесят человек, весь скот отогнан, хутора сожжены, а озимые посевы вытоптаны.
С этим страшным погромом связывается один эпизод, не важный в общем ходе тогдашних событий, но характеризующий то население, которое имели перед собой алчные горцы.
В Каменнобродске, в числе других пленных, взята была однодворка Авдотья Михайловна вместе с сыном, дочерью и жившей у нее сиротой Феклой. Впоследствии, при размене пленных, мать не нашла в числе размененных свою дочь, по всей вероятности уже перепроданную в какой-нибудь дальний аул. Черкесы брались разыскать ее дочь, если она согласится оставить взамен свою воспитанницу Феклу. «Нет, – ответила на это Авдотья, – Господь накажет меня, если я дам погибнуть сироте; я взяла ее на свои руки и должна буду дать ответ за нее перед Богом. Пусть лучше моя дочь останется в плену – Господь не оставит ее». И она вернулась на родину без дочери.
