Лазарь Бронтман - Дневники 1932-1947 гг
— Пожалуйста, — ответил Збарский. — Вот портрет Дзержинского, с которым мы вместе начинали эту работу.
На портрете надпись: «Борису Ильичу Збарскому. На память суровых времен (кажется, там стояли еще слова „1924 года“ — Л.Б.) Ф. Дзержинский.». Над этим портретом — портрет Ленина: открытый, прямой, в пиджаке и галстуке, с откинутой назад головой (этот портрет воспроизведен на титульном листе книжки Збарского).
— Я считаю этот портрет наиболее удачным, — ответил Збарский на мой вопрос. — У меня есть очень много снимков Ленина, в том числе малоизвестных. Вы знаете, например, его снимок с кошечкой под рукой? («нет»). Нам ведь пришлось очень тщательно изучать все снимки, чтобы добиться наибольшего сходства. Так вот, этот портрет я считаю наиболее удачным и похожим. Между прочим, почти на всех снимках Ленин снят в пиджаке, с галстуком, а в мавзолее он во френче. Это многим бросается в глаза. Я помню, Бернард Шоу как только вошел, остановился и спросил меня по-французски: «почему он в военном?». Сейчас, по возвращении, мы ставили вопрос о том, чтобы переодеть тело, нам сказали — не надо, все уже привыкли.
Я уехал в редакцию, рассказал Поспелову. Он долго думал, но на следующий день сказал, что, по его мнению, эвакуационного периода в беседе касаться не надо.
В воскресенье я вместе с Марусей Калашниковой поехал в мавзолей. Шел мелкий дождь, нас впустили внутрь. Там был Збарский, Лидия Алексеевна Фотиева (личный секретарь Ленина), журналисты — в том числе, Петя Белявский — из «Известий», Анна Караваева, которая должна была писать очерк для нас, писатель Юрий Либединский и другие. Познакомили меня с профессором скульптуры Борисом Ивановичем Яковлевым — высоким, седым и желчным человеком, автором проекта нового саркофага. Он хорошо сказал мне об ответственности этого дела: «художник ложится под свой памятник».
И вот мы вошли. Светлый зал «могильного зала», недвижные часовые в изголовье и ногах Ленина, часовые вокруг. Мягкий свет, невидимый. Стеклянные стены саркофага не видны. Кажется, что Ленин лежит прямо на ложе. Живой, вот только заснул. Закрыты глаза, огромный лоб, чуть розовато-желтая кожа лица и рук, левая рука свободна, правая — сжата в кулак (как после объяснил Збарский, это — конвульсия удара, парализовавшего правую половину тела). Темно-зеленый френч со значком члена ВЦИК, ноги прикрыты черным знаменем на котором видны буквы «РКП (б)». Это знамя ЦК РКП(б), которое было возложено на гроб Ленина. По бокам — бронзовые знамена саркофага, в изголовье — герб СССР.
Мы простояли минут десять. Фотиева сказала:
— Он такой, каким его помню в постели в первые минуты после смерти. Сходство поразительное. Даже улыбка сохранилась.
Мы вышли. На площади уже стоял хвост очереди. Это были работники завода «Красный Пролетарий», которые делали саркофаг. Им разрешили придти первыми. Мы прошли с ними еще раз. И снова тоже ощущение: вечности и величия. Впереди меня шло двое ребятишек: 10-тилетний вел за руку малыша лет 5–6, одетого в легкую, донельзя истрепанную кофту, без шапки, голые ноги в галошах, стоптанных до верху. Шли молча, как-то свято.
Вечером я приехал со стенографисткой к Збарскому. Он дал беседу (стенограмма ее и обработки литературная — см. в архиве). Из не записанного в стенограмму стоит отметить:
— Сложной ли была научная работа в эвакуационный период? — спросил я.
— Еще бы! Очень. Особенно — в момент перевозок.
— Где ваша лаборатория?
— Постановлением правительства созданы две лаборатории. Одна при мавзолее, сбоку от могильного зала. Мы имеем возможность перевозить туда тело. Вторая — большая, отдельно. Там мы проводим всю исследовательскую работу, готовим себе смену, ведь за телом нужно будет следить века.
— Вероятно, в процессе этих опытов и обучения новых кадров — сохранится на века и ряд трупов совершенно безвестных людей?
— Да, много.
— Были ли на западе попытки подобного рода?
— Да. Очень напряженную работу ведут ученые в Америке. Я удивляюсь, как они до сих пор не раскрыли секрета — ведь он очень прост. Там хотели сохранить тело Рокфеллера — вы сами понимаете, что средств на научную работу не жалели. Были попытки сохранить тело Пилсудского, тело Сун-Ят-Сена… Ничего не вышло. Между прочим, несколько лет назад американцы официально вели переговоры о покупке секрета, они давали 1 млн. долларов, дали бы и больше. Но стало известно, что они собирались коммерчески эксплуатировать этот метод, и переговоры сразу прекратились. Представляете, они бы рекламировали «по методу бальзамирования тела Ленина»!
— Ленин выглядит живым, спящим, — сказал я.
— Да, это общее впечатление: спящий человек. Вы знаете, есть одно явление, понятное биологам. (он назвал его, но я забыл — Л.Б.) Оно заключается в следующем: если у живого человека надавить на кожу, сделать углубление, даже сделать складку и держать так несколько дней, то потом ткань выполняется, выправляется, и ни углубления, ни складочки не остается. У мертвого человека, даже недавно умершего, ткань не выправляется. У Ленина — выправляется. Когда Бурденко увидел это, он воскликнул: «Это уже не медицина, это — чудо!». Больше того, у Ленина на скулах были морщины после смерти, в эвакуации мы их выправили.
— На нем тот френч, в котором он умер?
— Нет, — улыбается Збарский, — другой. Беда в том, что материя не выдерживает и разрушается временем, и притом — очень быстро. Из прежнего на нем осталось только знамя, и то мы специально его укрепляем и бережем, как зеницу ока. Это то самое знамя, которое было возложено на его гроб, только кисти я отрезал себе на память.
— Сейчас у вас полная уверенность в успехе?
— Да. Сейчас странно вспомнить, что на первом совещании в январе 1924 года, когда перед крупнейшими учеными страны правительством был поставлен вопрос о сохранении тела Ленина, все ученые отказались от решения этой задачи.
— Над чем вы сейчас работаете?
— Над проблемой рака. Это страшная болезнь, единственная, против которой наука пока бессильна.
— А туберкулез?
— Ну, туберкулез сейчас лечат успешно, особенно, если захватят вовремя. Вот рак… Его обязательно надо одолеть, — и в его тоне чувствовалась уверенность, что он одолеет и эту болезнь.
— Вы знаете Неговского, Брюхоненко? — спросил я.
— Да.
— Что вы скажете об их работах?
— Ну, они пока дали методы, применимые лишь в условиях пунктов скорой помощи. Но там в некоторых случаях они бесспорно дают эффект. Не подлежит сомнению, что мы хороним много людей преждевременно, при надлежащем лечении клинического периода смерти, они могли бы еще жить.
