Николай Мордвинов - Дневники
Беспримерно!
Каждый новый — бесподобен!
«Вы, как хотите, а я ложусь спать!» — сказал из космоса Титов москвичам!
В голове не умещается.
Спокойной ночи, брат!
23/IX
МОСКВА
«МАСКАРАД»
Ну, как-то мне будет в этом сезоне с моим дорогим Арбениным?
Может быть, спектакль уже не нужен?
Что я за глупость говорю? Ведь глубокое, красивое, совершенное, гуманистическое не может не волновать?!
А современная молодежь с тягой к легкой жизни?
А тяга к легкой, или хотя и изуродованной, «гримасной», но все же тяга к красивому?
О!..
Надо подумать… Ведь человек никогда не бежит красивого, тянется к нему, но к какому красивому?
Молодежь молодежи — рознь. Как и всегда, как и везде у всех.
30/IX
«ЛИР»
Просмотрел еще раз [книгу] Михоэлса.
Нет… в отрыве от исполнения его рассуждения…
Кстати, на основе его рассуждений многое проверяется и в моем исполнении…
Стр. 60… Цаккони[529] умирал, оказывается, также использовав свою бороду. Вот как повторяются иногда находки. Я этого не знал. Правда, она у меня не самоцель, а закинутая голова, а она, как следствие, но это все равно.
Михоэлс говорит, что не любит описательного, демонстрационного жеста, и тут же, забывшись, описывает эти жесты как находки…
А прав ли Михоэлс, когда ставит перед Лиром задачу проверить дочерей, разделяя государство? В чем? И чего этим достигнет?
Мне кажется, его мудрость (а Лир мудр) в осознании, что время уйти, силы изменяют, и надо при жизни уберечь детей и государство от междоусобиц.
Нет, я не верю в мудрость Лира — «экклезиастическую, библейскую». Для меня Лир не уходил в философию, в мудрость над жизнью. Он — жизнь. Он — владыка, непогрешимый, но не усвоивший законов ее движения. Эгоцентризм — да, старик — нет (стр. 105).
Легкость отказа от власти ради высшей благодати — служение этим ценностям. Если власть тщетна, а мудрость эгоцентрическая — все, чего же ради этому мудрецу цепляться за нее? Следовательно, идея пьесы — не отпускать власть, пока она не выпадет из рук, как меч, от бессилия? Не верь мудрости? Феодальное в Лире — лишь отгораживает его от нашей аудитории. Какое им дело до феодала, да еще вздорного?
Общечеловеческое в образе важнее эпохального.
Эпоха окрашивает образ, но не замыкает в свои рамки. Пусть в нашем обществе некому делить государство, но оказаться в положении Лира может каждый с возрастом («Все становятся Лирами» — Гейне.)
Стр. 115. — «Король (у Корделии) одет так, как в первой картине»?
А как же слова Лира по этому поводу: «Своей одежды я не узнаю» и т. д.
К чему это я?
Да к тому, что меня тянет все на землю, к земным делам и заботам, к моему сегодняшнему, близкому, не отвлеченному и изобретенному, а общечеловеческому и доступному нашему зрителю в его непременном желании создать мир прекрасных человеческих отношений.
Много в книге Михоэлса противоречивого и много не соответствующего Шекспиру. Надо бы проследить по тексту, многое уточнить.
12/X
«ЛИР»
Михоэлс утверждает, что король французский обязательно возьмет Корделию замуж и поэтому-то Лир зовет его, хочет, чтобы женитьба состоялась!
Вот тебе и на!
Чего же ради он выгоняет короля французского и окончательно порывает с дочерью?
Вчера репетировал первую картину для Погоржельского[530] — Олбани и наслаждался текстом, дьявольски закрученным действием. Да и Пастернак тоже — дай бог!
Хороший был спектакль и для меня хороший, легкий, насколько можно говорить о легкости в Лире, подвижной, живой, наполненный — творческий. Особенных подходов не было, но то, что было найдено раньше, ожило, материализовалось.
Погоржельский привнес в спектакль положительность. Хорошо и уверенно держится, а знаменитая тирада Олбани: «…выбор вам один, не занят я, а леди не свободна!» — была оценена зрителями аплодисментами.
25/X
Начал репетировать Забродина в «Ленинградском проспекте».
9/XI
Опять…
Лежу с 4/XI — спазм. До чего неустойчиво здоровье.
Вчера ночью родилась хорошая сцена. Безмолвная, после смерти Клавы.
Где-то, а где, я еще не знаю, но до сцены, когда он работает над письмами…
Стоит, прислонившись к стене, где-то у шкафчика, сильно пьяный. Ночь. Освещено только лицо. Спускаются волосы патлами, как будто они мокрые.
Постоял, пошел в комнату, где висит портрет Клавы, посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом, пошел обратно, налил водки, выпил. В это время может подойти Маша. Де — «пойдем спать». Он — «тш-тш» и на цыпочках идет, ведомый Машей, к кровати. Она снимает с него ботинки, и то ли в забытьи, то ли в слезах, он падает на подушку. Маша накрывает его же пальто и… тихонько уходит.
20/XI
Ушел еще один друг[531] — Эдуард Тиссэ. Ушел один из могикан советского кино.
Боролся около четырех лет и… сдался.
Первые встречи с ним связаны со съемками «Грозного»[532]. Кстати, ушла вся головка группы «Грозного» — Эйзенштейн, Тиссэ, Москвин, Свешников, Прокофьев, Бучма…
Сердечный, компанейский человек, друг с мировым именем и простотой, рядовой, великий художник, который не умрет, пока человечество будет помнить имена великих зачинателей советского искусства кино.
Жалко и страшно.
2/XII
Вышел на работу до срока. Узнают врачи — поднимут скандал. А я не могу больше. Душа изныла без дела.
На «Ленинградском проспекте» сделано мало.
А Василий Павлович (Годзи)[533] какой-то очень добродетельный. Нет, надо раздуриться. Я так не могу. Мои задумки озорные, и я их протяну.
Шток дал новые тексты. Принципиально это к делу, но надо сократить и соподчинить.
3/XII
А в пьесах у меня такое, что в ролях — все дело имею со смертями…
Но одно обстоятельство, когда сам молод: тогда она как нечто необязательное или настолько далеко отстоящее, что вроде как бы и не существующее в природе, а другое — сейчас… Одно дело — она не обязательна, то есть вызвана либо ошибкой, либо коварством, наветом, заблуждением и пр.
Другое — в современной пьесе, где смерть по болезни, по износу, как естественный итог… то есть обязательная и неотвратимая; от этого тема сценическая переходит в жизненную, особенно, когда сам частишь со всякого рода болезнями. Когда знаешь, что пальцев на руках вполне хватит, чтобы сосчитать оставшиеся годы…