Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
— Есть, есть. Но знаешь ли ты дорогу?
— Холосо знай, но сначала вино давай.
Бестужев послал Чурина к лодке за бутылкой и спросил, как их зовут. Тунгус назвал себя Мальянгой, а дочь — Буриндой. Когда Чурин налил ему вина в кружку, Мальянга попросил и для дочери. Бестужев удивился, не рано ли, сколько ей лет?
— Ее тридцать два год, — ответил отец.
— Да что ты, батя, — изумился Чурин, — девчонка ведь!
— Наши манегри — зима год и лето год.
— А! — догадался Бестужев, — тогда ей шестнадцать. Где пить-то научились?
— Манзура соболь вино меняй. Их кунеза — люди нехолосый, нас обманывай…
Выпив, Мальянга похвастал, что недавно провел Муравьева в Усть-Зею. Бестужев сначала не поверил, но когда Мальянга сказал, что Муравьев — «селдитый, по холосый», стало ясно, что речь действительно о нем и что проводник попался знающий.
Мальянгу посадили на головную баржу. Поджав под себя ноги, он расположился у носовой бабки, время от времени крича: «Лево давай!», «Право давай!» Когда он снова попросил вина, Бестужев велел подать зеленого чаю с баранками. Мальянга кисло глянул на кружку, отхлебнул чуток и сказал:
— Селдитый начальник, но холосый.
— Так вот почему Муравьев сердитый! — засмеялся Чурин.
— Ваша — мало-мало, а Муравьев — о! шибко селдитый!
Кончив пить чай, Мальянга, не меняя позы, раскурил трубку.
— Как ноги не отекут? Ну прямо бурхан! — сказал Павел.
— Бурхан и есть, — подтвердил Бестужев, — бог в своем деле.
— Право гляди! — показал Мальянга на остров, посреди которого виднелось что-то белое.
— Это скелеты, — разглядел в подзорную трубу Бестужев. — Опять солдаты Облеухова. Видать, все замерзли.
Чуть ниже Мальянга показал еще один остров с грудами человеческих костей.
— Нет, не триста погибло, — вздохнул Бестужев, — гораздо больше…
Тягостное молчание воцарилось на барже.
Тишину нарушали лишь команды Мальянги, скрип весел-потесей и плеск воды под их ударами. Более ста верст прошли за день, и лишь туман задержал их вечером.
Насколько хорошо плыли, настолько неудачно причалили. На одной из пьянковских барж оборвался канат с якорем, и она села на мель, преградив путь остальным. Снова едва не столкнулись баржи, но, обходя застрявшую, оказались на другой мели. Поняв, что дело обернется задержкой, Бестужев очень расстроился. Мальянга не решался подступиться к нему, потом все же не выдержал и попросил вина. Бестужев махнул рукой, велел дать бутылку, но чтоб тот не пил все разом. Хмурый Павел, играя желваками, сказал, что его так и колотит от Пьянкова и он готов взять на себя грех — высечь виновных.
— Мое терпение тоже иссякает, — сказал Бестужев, — но, знаешь, никто из нас, пятерых братьев, не бил подчиненных. Не дело это.
— Но увещевания для них, что комариный звон…
Вскоре с баржи спрыгнул Мальянга и направился к костру.
— Моя манзура не боис! — крикнул он, грозя кулаком на правый берег. — Олосы обиду не давай! Олосы — люди холосый!
— Ну-ка, старик, ложись спать! — Бестужев расстелил шинель у костра, Мальянга послушно лег и сразу уснул.
— Смотрю на вас, Михаил Александрович, — сказал Чурин, — и думаю, чего это вы пошли в плавание. У меня ни семьи, ни детей, и то кляну день, когда согласился.
— Потому и пошел, что семья, дети.
— Но как вам удается сохранять спокойствие? Другой давно бы не выдержал…
— И высек, кого надо, — добавил Павел. — Нет, ей-богу пора!
— Как там Митрофан? — спросил Бестужев.
— Словно другой стал. Старается вовсю.
— Вот видите, а избили бы — сбежал бы…
— Он-то понял, — возразил Павел, — но не все доброе слово ценят. Вы с ними по-хорошему, а они над вами же смеются.
— А что, если заменить Пьянкова Митрофаном? — спросил Бестужев.
Чурин удивленно глянул на него, подумал и сказал, что хуже, пожалуй, не будет.
— Лево давай! — вдруг раздался крик. Все вздрогнули, но, поняв, что это кричит Мальянга, засмеялись.
— Молодец, даже во сне правит, — улыбнулся Бестужев.
Утром Бестужев услышал сквозь сон несколько выстрелов. Открыв глаза, он увидел, что Мальянги нет, а остальные еще спят. Через некоторое время тот подошел к костру со связкой крупных крякв.
— Моя вставай рано, бери ружье, стыреляй токо три раз.
— И дюжину уток! Молодец!
— Моя патроны жалей, — довольный похвалой, сказал Мальянга. Не разрезая уток, он стал деревянным крючком вынимать потроха, потом наскреб глины, густо развел ее водой и начал замазывать перья. Бестужев с любопытством смотрел, что будет дальше. А Мальянга выкопал неглубокую квадратную ямку, разложил в ней уток, засыпал слоем золы и песка, наложил сверху дров и развел жаркий костер.
Пока Бестужев ходил к воде умываться, Мальянга поддерживал ровный сильный огонь. Когда дрова прогорели, он разгреб уголья, золу и достал одну из уток, похожую на обугленный горшок из глины. Постучав длинным ножом по затвердевшей, обожженной корке, он секущим ударом развалил утку на две части. Горячий пар вместе с аппетитным запахом повалил из обеих половин. Взяв одну из них, Мальянга подсолил и подал ее Бестужеву. Столь необычное и быстро приготовленное блюдо оказалось очень вкусным. Мальянга поставил уток перед каждым. От удовольствия Павел жмурился, как кот, а потом спросил, как же Мальянга убрал потроха. Тот взял крючок, поднес к заду Павла.
— Сюда толкай, потом обратно.
Дружный хохот раздался в ответ на неожиданную выходку Мальянги.
— Это не мне, а Пьянкову надо сделать.
— А сам-то чего не ешь? — спросил Бестужев. Мальянга замялся, потом робко сказал:
— Моя мало-мало опохмела надо.
— Нальем ему, — сказал Павел. — Сегодня не плыть, а он так ублажил нас.
Позавтракав, Бестужев с Павлом направились к баржам Пьянкова. К удивлению, там еще все спали, лишь Митрофан сидел с удочкой на берегу. Несколько больших сазанов лежало в траве, пошевеливая жабрами и хвостами. Поздоровавшись, Бестужев спросил, чего он не будит людей.
— Пьянков спит, а я-то при чем?
Тут запрыгал поплавок. Митрофан ловко подсек крупную рыбу, осторожно повел ее к себе и, когда она подошла к берегу, поддел ее сачком из прутьев. Полюбовавшись сазаном, рассмотрев сачок и сделанный из булавки крючок, Бестужев сказал:
— Золотые руки у тебя! А не взялся бы ты вместо Льянкова?..
Митрофан прямо-таки оторопел.
— Станут ли меня слушать?
— Отдам приказ — станут!
Из грязи да в князи? Нет, погодите маленько, подумать надо.
Бестужев попросил Павла разбудить людей. Тот поднялся на баржу, открыл люк трюма и отшатнулся.
