Владимир Бараев - Высоких мыслей достоянье. Повесть о Михаиле Бестужеве
— Вот и прекрасно! — улыбнулся Бестужев. Возбужденный удачей, он выглядел молодо. Радость светилась в его глазах.
Караван тронулся в путь. Бестужев некоторое время оставался на барже, где плыл Кузьма.
— А ловко вы с канатами, — крутнул руками Кузьма.
— С двенадцати лет в море, — усмехнулся Бестужев, — чай, научишься.
— А верно, вы против царя войско вывели?
— Кто тебе сказал? — удивился Бестужев.
— Да слышал, — уклончиво махнул рукой паренек.
— Было дело, Кузьма, расскажу как-нибудь. Народу тут много, переиначат, передадут не так.
— Зря вы это, — вдруг сказал бородатый кормщик, — мы ведь знаем, что вы из «секретных». Я вот тоже по декабрьскому делу.
— На юге, у Муравьева-Апостола был? — изумился Бестужев.
— Нет, в Костромской губернии, в аккурат под рождество усадьбу помещичью подожгли…
— Сравнил, — усмехнулся Кузьма.
— И Кузя тоже с властью не поладил — урядника хлобыстнул, — сказал один из гребцов. — Не в декабре ли?
— Нет, летом, но даже если бив декабре, ты тот декабрь с другими не равняй!
— Откуда ж ты? — спросил Бестужев.
— Из Новгородской губернии, с Волхова, из Кречевиц, — ответил Кузьма.
— Так мы земляки — у нас в Сольцах на Волхове усадьба была.
— У вас — усадьба? — расширил глаза Кузьма.
— Представь себе. Но душ всего полсотни было, а когда нас с братьями сослали, сестры продали имение, дали вольную крестьянам и поехали к нам в Сибирь… Чего ж с урядником не поладил?
— Приехал он недоимки взымать, ну и к сестренке — уступишь, мол, недоимки покрою…
— И пусть бы покрыл, — ухмыльнулся гребец.
— Пошел ты… Сестренке-то тринадцать лет всего было. Оглоушил урядника батогом, ну а мне потом больше досталось, — задрав рубаху, Кузьма показал спину с рубцами от ран, — а после по этапу в Тверь, в Москву и по Владимирке…
— Которой конца нет, — вздохнул Бестужев. — Скоро не только на Амур — на Сахалин погонят…
ВЫХОД НА АМУР
25 июня бестужевская эскадра подошла к Усть-Стрелке. Оморочка быстро неслась по темной ряби слившихся вод Шилки и Аргуни. Недаром монголы называют Амур Хара-Мурэн — Черная река. Бестужев попросил у Павла стакан. Тот подал его и начал откупоривать штоф с водкой.
— Да нет, — усмехнулся Бестужев, — воды амурской попробуем, — черпнув стаканом воды за бортом, он поднял его. — Ну, здравствуй, Амур-батюшка! Почти месяц маялись на Шилке, дай бог, чтоб на Амуре было легче! — и выпил воду…
На Усть-Стрелке Бестужев встретился с Паргачевским, давним знакомым по Селенгинску. Иван Евлампиевич увлекался восточными языками и в свое уже не первое плавание по Амуру отправился не столько из-за денег, сколько для изучения языков амурских племен. В это лето он подрядился открыть торговые лавки Зимина и Серебренникова в новых селениях на Амуре.
Подождав, когда причалили последние баржи, Бестужев направился к Паргачевскому, чтобы расспросить о дальнейшем пути. Тот посоветовал не пользоваться картами, а нанять лоцманов.
— Хорошо знают реку манегры[12] и охотно соглашаются проводить баржи. Вообще приамурцы относятся к русским очень радушно. Возвращаясь зимой по льду Амура, я убедился в этом. Останавливался в чумах гиляков и гольдов, в мазанках солонов и дауров. И везде мне отдавали лучшие места, угощали мясом, рыбой. Они говорят, что с русскими торговать гораздо лучше, выгоднее. Маньчжурские купцы буквально обирают их. И теперь приамурские племена целыми стойбищами начали принимать православие…
Паргачевский отплыл на своей лодке с гребцами на рассвете, а Бестужев тронулся в путь, выждав, когда солнце и ветер разгонят туманы. Прорываясь сквозь отроги Большого Хингана, Амур несся мощно, величаво.
Баржи шли по стремнине легко, быстро. Но к вечеру двадцать седьмого июня густой туман, выплыв из горных долин, перекрыл видимость. Глянув на карту, Бестужев понял, что они вышли к устью реки Урки, которая стала сносить баржи вправо, и приказал причалить к левому берегу.
За ужином он сказал, что именно здесь двести семь лет назад вышел на Амур Ерофей Хабаров, а Василий Поярков — на шесть лет раньше по Зее. Снизу донесся чей-то крик.
— Кто-то из наших, — забеспокоился Бестужев. — Может, помощь нужна?
— Сейчас уже поздно, — ответил Павел.
— А вдруг беда какая? Нет, надо съездить.
— Одного вас не пущу, мало ли что? — Павел взял штуцер, видавшее виды ружье.
— Не ждите нас, мы там заночуем, — сказал Бестужев.
— Если все будет хорошо, — мрачно пошутил Павел.
— А как мы узнаем, все ли в порядке? — спросил Чурин.
— Ххак-хак-хак! — вдруг рявкнул по-гураньи Павел.
— Ты что? — отшатнулся Чурин. — Ну чисто гуран!
— Это и будет знак, что все хорошо, — пояснил Павел. — И вы так же ответьте, когда услышите.
Сев в оморочку, Бестужев оттолкнулся от баржи. Несколькими взмахами весла Павел вывел лодку на стремнину. Бестужев попробовал достать дно веслом, но оно, уйдя с рукоятью под воду, не дошло до него. Павел перестал грести: течение несло и без того быстро. Вода журчала на перекатах, ветер шевелил листву, снося недавно появившихся комаров. Вскоре сквозь кусты на левом берегу замелькал огонь костра, послышались голоса. Бестужев бесшумно подрулил лодку к берегу.
— Гуран рядом ходит, — говорил кто-то, — вот бы подстрелить.
Бестужев и Павел вышли из лодки. Подойдя вплотную, Павел вдруг издал ужасный гураний крик. Те, кто стоял, упали на землю, а лежавшие вскочили на ноги. Но, увидев Бестужева с Павлом, успокоились.
— Господи, — перекрестился Пьянков, — да нешто так можно?
Павел, довольный переполохом, объяснил, что это условный знак.
Послышался ответный крик, поданный Чуриным.
— Во — откликаются! — улыбнулся Павел.
— Три баржи здесь, а где остальные? — спросил Бестужев.
— Прямо не знаю, то ли вперед ушли, то ли отстали, — ответил Пьянков.
— Как же так? Надо держаться вместе!
— Канаты рвутся, два якоря потеряли, — оправдывался Пьянков.
Тут от баржи к костру двинулся какой-то взъерошенный мужик. Прихрамывая на одну ногу, он шел с явной недоброй решимостью.
— А! Господин адмирал пожаловал! — сказал он, приблизившись, и неожиданно, как-то по-рысьи кинулся на Бестужева и схватил за грудки сильными жилистыми руками. — Да я тебя, офицерское отродье, щас при всех кончу!
Павел перехватил руки мужика, хотел вывернуть их, но Бестужев остановил:
— Погоди, Павел, дай поговорить.
Тот нехотя отпустил мужика — ничего себе разговор, — но остался рядом, готовый в любой момент прийти на помощь.
