Бен-Цион Тавгер - Мой Хеврон
Готовить выпускников школ к поступлению в вуз было делом естественным. На этом подрабатывали студенты старших курсов и многие преподаватели. Это было солидной статьей дохода, никаким официальным законом не запрещенной. Я и сам занимался этим, будучи студентом, да и после. Это давало моральное удовлетворение: я подготавливал в основном евреев.
Короче, Шухмана и его товарища вызвали на комсомольское собрание. Там поставили на обсуждение вопрос об их отчислении. Шухман сумел убедить собрание, что ничего противозаконного они не совершили. Собрание поддержало его. Более того, секретарь партийного комитета факультета, который все это дело затеял, сам получил выговор. Позднее его даже отстранили от должности за плохое исполнение партийного задания.
Но на этом дело не кончилось, оно разгорелось с новой силой. Увидев, что студенты не пошли на поводу у партийной организации, студентов-евреев отчислили в административном порядке, по приказу ректора.
Надо сказать, что я не только был в курсе «дела Шухмана», но и активно подключился к нему. Поехал в Москву и принялся обходить научные круги. Всем рассказывая, что происходит в Новосибирске. В доказательство я привез с собой приказ ректора об отчислении этих ребят. Кстати, он не был подписан самим ректором. Ректор не слыл антисемитом. Приказ был оформлен в его отсутствие по инициативе заместителя, который ученым не был, и потерять репутацию в глазах ученого мира ему не грозило. Им и был подписан приказ. Моя поездка в Москву была безрезультатной. Оба студента были исключены. Но все же была какая-то польза: случаи отчисления евреев в Новосибирске больше не повторялись. Партийное руководство навлекло на свою голову достаточно позора.
И вот, встречаюсь с Шухманом лицом к лицу в Хевроне, на раскопках синагоги «Авраам-авину».
— Я, — говорит, — Володя Шухман!
— Прекрасно, — отвечаю, — наконец я Вас вижу, приятно познакомиться. Берите лопату и начинайте работать!
Такая вот интересная история…
Я думаю, что отчисление было не единственной причиной, приведшей его в Израиль. В нем билось сердце настоящего патриота. Он часто приезжал в Кирьят-Арба, много мне помогал. В то время он работал над докторатом в институте Вейцмана. Физическая нагрузка ему была только на пользу.
У нас было уже два фронта раскопок, и я собирался их объединить. Для этого предстояло сломать забор во дворе, сложенный из огромных камней. Я попросил ученика ешивы по имени Замбиш помочь мне в этом. Он был менее зависим от руководства и более других «горел» за дело синагоги «Авраам-авину». Замбиш привел с собой товарища, такого же, как он, крепыша, и мы втроем взялись за дело. Сломали забор, унесли камни, и образовалась большая территория: бывший загон для скота, арабский двор… Десять грузовиков мусора пришлось вывозить отсюда, когда мы получили на это разрешение от властей, и все это мы перетаскали в корзинах.
Шалтиэлю надоело ходить в сторожах. Он стал подыскивать другую работу. Открыл магазин по продаже сластей, мороженого. В конце концов, вернулся к своей первоначальной профессии — открыл столярную мастерскую.
Вместо Шалтиэля у меня появился другой помощник — Элиэзер Бройер. Это был внушительного вида здоровяк лет двадцати семи. Он только отслужил в армии и искал место, где бы ему поселиться. Еще будучи солдатом, Элиэзер побывал во многих местах и остановил свой выбор на Кирьят-Арба — из чисто патриотических побуждений. Эди Дрибин предложил ему должность в своей команде. С появлением Элиэзера начался новый этап наших раскопок.
В моем распоряжении была репродукция с картины художника Гутмана «Синагога Авраам-авину», написанной в 1920 году. По ней отчетливо можно было судить, что наши раскопки велись с южной стороны синагоги, а вся восточная часть еще не раскопана.
Отношения с арабами были вполне нормальными. Старик и старуха помогали нам, как могли. Я думаю, что ими руководило чувство вины. Двор их находился на территории синагоги, а комната, в которой они оба жили, была частью ее постройки. Когда они ее захватили? И не участвовали ли лично в разграблении имущества? Судя по их возрасту, это было вполне возможно.
С южной стороны стоял дом, когда-то принадлежавший евреям. Сейчас он был заселен двумя арабскими семьями. Внизу жил угрюмый араб со своим многочисленным семейством, этажом выше — владелец овечьего стада, который вечно нам улыбался и был ужасно приветлив. Он арендовал загон у того араба, который каждый год заключал договоры с военными властями. Этот самый улыбчивый сосед-араб нас своим поведением буквально «купил»: беспрерывно угощал кофе, носил воду, чтобы помыться, предложил хранить в своей квартире наше рабочее имущество: кирки, лопаты, корзины. Стадо овец он убрал с наших глаз, и те ютились сейчас рядом с его квартирой.
Его советы относительно того, где надо копать и где находятся погребенные под мусором части синагоги, были большим подспорьем в работе. Особенно замечание относительно колодца. Ни о каком колодце здесь мы не слышали. Когда наняли трактор и сняли слой земли и камней, то обнаружился колодец пятиметровой глубины. Так, благодаря ему мы избежали вполне реальной опасности. И его сын нам постоянно помогал. Он был услужлив и не просил вознаграждения. Словом, эта семья искупала свой грех хорошим поведением.
Вызывались помочь и другие арабы. Особенно — хозяин магазина, что примыкал к синагоге. Он хорошо владел ивритом, всячески стремился «засвидетельствовать свое почтение». Некоторые хотели показать, как хорошо они могут работать, просто предлагали себя в качестве рабочей силы. Но я держался принципа — не платить! На арабах Хеврона лежит вина за погром, за все разрушения, причиненные еврейскому имуществу. Они ОБЯЗАНЫ работать бесплатно. Либо вообще не участвовать в работе.
Основная часть раскопок была проделана мною и Хусейном. Ну и, конечно, евреями, что приходили на помощь — олим из России, учащимися ешивы, туристами и гостями.
10. Отношения с властями
Отношения с арабами не всегда были безоблачны. Бывало, в нас кидали камни. Как правило, это делали мальчишки, жившие поодаль, на других улицах — кинут и спрячутся в «касбе».
Я созвал арабов, живших вокруг синагоги, и заявил им, что так дальше продолжаться не может, камни, которые кидают в нас, в следующий раз полетят в них. Заявил им это решительно и строго. Я зря не угрожал, мой характер они достаточно хорошо изучили.
Часто приходил на наши раскопки губернатор Блох. Обычно он приезжал утром. Станет в стороне, не приближается, ни с кем не разговаривает, не здоровается. Однажды нас фотографировал местный фотограф Элинсон. Он вообще делал массу снимков для своего архива: запечатлевал всевозможные исторические события в Хевроне. Публиковать эти снимки я ему категорически запретил. Элинсон направил объектив на Блоха, тот моментально отвернулся и запротестовал. Видимо, не хотел, чтобы стало известно о посещении им раскопок. Мне кажется, я мог бы с Блохом сработаться, если бы до его начальства не дошло, что в центре Хеврона копает какой-то еврей и нарушает этим «спокойствие на территориях». Спокойствие, которого нет и в помине.
