Туре Гамсун - Спустя вечность
Мама плакала.
Сандмайер с женой уехали обратно в Гримстад, они остановились в местном отеле. На другой день он прислал маме письмо с извинениями.
Вообще, Сандмайер шумел совершенно напрасно, теперь-то я это понимаю. Во-первых, как человек много лет переводивший произведения отца, он должен был знать его привычки и его отношение к незваным посетителям. Во-вторых, едва ли он приехал в Норвегию только ради отца. Он нанес визит и некоторым издателям и другим писателям, в том числе и Сигрид Унсет.
Когда отец узнал об учиненном Сандмайером скандале, то нашел ему своеобразное извинение. Очевидно, переводчик изголодался и настрадался в Германии во время войны! Когда люди бурно на что-то реагировали или вели себя не совсем адекватно, отец обычно относился к этому с большим снисхождением, он сочувствовал этому состоянию нервозности и ничем не объяснимого аффекта. Но в случае с Сандмайером диагноз отца вряд ли был верным. После они продолжали общаться друг с другом вполне мирно, и, надо сказать, Сандмайер заслуживает всяческих похвал: стиль и язык его переводов Гамсуна очень хорош.
Если отец не мог или не хотел кого-то видеть, маме приходилось выручать его, а, как я уже сказал, это порою бывало весьма сложно. Но когда приезжал Вильхельм Краг, она только радовалась обществу своего бывшего директора театра. Ведь это он однажды свел моих родителей в Национальном театре, став таким образом косвенной причиной брака, имевшего известные литературно-исторические последствия. Мама очень ценила Крага, с ним она могла вдоволь поговорить о театре — вообще-то в нашем доме театр редко становился предметом бесед.
Я был еще совсем крохой, когда Краг, приезжая в Нёрхолм, неизменно обещал подарить мне финский нож. К сожалению, я так и не получил его, добрым намерениям Крага помешала его забывчивость, а я постеснялся напомнить ему об этом обещании. Его сын Пребен был моим хорошим товарищем, мы дружили с ним до самой войны.
Пребен гостил у нас в Нёрхолме, и я, в свою очередь, за год до смерти Вильхельма Крага, провел летом незабываемую неделю у них в Ню Хеллесунне с катанием на лодке и ловлей губанов в проливе среди отвесных скал.
Тогда же Краг написал маленькую книжку, ставшей его последней. «Сверкающий белый парус». Мне она показалась прекрасным лирическим путешествием в навеки исчезнувшее прошлое. Я позволил себе сказать об этом Крагу, который отмахнулся от моих слов. Это написано только ради денег — так, ничего особенного. Но, думаю, ему было приятно, что молодой человек, сын его друга юности, высоко оценил эту книгу.
Вильхельм Краг был не только автором популярных и веселых песен о Сёрланне. Я знаю, что отец несколько лет был его доверенным лицом, когда жизнь отвернулась от Крага, и этот грустный лирик написал свои самые замечательные стихи, и знаю, как не хватало моим родителям его приездов в Нёрхолм, когда Вильхельма Крага не стало.
Господи, ну что же это они все умирают!
Я до сих пор слышу это восклицание, когда отец получал очередное печальное письмо или читал очередной некролог в газетах, оно звучало как горестный протест против неотвратимого опустошения в рядах старых друзей и знакомых.
Однажды ему позвонил Ханс Онрюд{40} и сказал, что хочет приехать. Он был не намного моложе отца, однако у него были еще темные волосы и выглядел он моложаво. Его рассказы для детей «Сидсель Сидсерк» и «Сёльве Сульфенг» были среди тех произведений, которые отец читал нам перед сном и которые он называл «полезным и веселым чтением для детей». Помню, что он повторил это и тогда, когда мы зашли к ним, чтобы поздороваться с автором.
Вообще-то, мы далеко не всегда сближались с людьми, которые выныривали из незнакомого нам отцовского прошлого. Я почти не запомнил близкого друга отца Сигурда Бёдткера{41} — его визит к нам был очень коротким. По-моему, к нему единственному отец обращался за советом и допускал его до своей работы. Я видел отрывок со следами «когтей» Бёдткера, — ничьих других когтей там просто не могло быть, я имею в виду рукопись «В тисках жизни»{42} до того, как она была отправлена в издательство. Кроме того, Бёдткер, в отличие от отца, был большим знатоком театра. Театр был крепостью, которую отец так и не сумел завоевать, между ним и жанром драмы всегда стояла стена.
Как известно, отец не любил журналистов определенного толка. Я перескачу на несколько лет вперед и приведу черновик одного из многих хорошо написанных и сердитых писем, которое на этот раз было адресовано не в Данию, а редактору газеты «Тиденс Тегн» Ролфу Томмессену. Поводом послужила изобилующая событиями поездка на машине, которую вела мама.
«Эурдал, 28/7.31.
Лично господину редактору „Тиденс Тегн“.
Не можете ли Вы пристыдить немного своих писак, чтобы они не повторяли выдумки обо мне в Ваших двух газетах? Подумайте сами, я все-таки кое-что значу в этой стране. Я прекрасно понимаю, как трудно редактору иметь дело с такими сотрудниками, это сломило и Хенрика Кавлинга в последние годы, когда он работал в „Политикен“. И он поплатился за это. Однако другие газеты все-таки держат своих работников в узде. Ваша же свора срывается с поводка в любое время. В случае материала о нашей с женой поездке — все вранье от начала и до конца. Мы не носимся по дорогам, мы не имеем обыкновения, как какие-то сопливые юнцы, выскакивать из машины и делать замечания людям, которые не нарушают правила движения. Моя жена практически каждый день в течение девяти лет возит на машине школьников в Гримстад, мы объехали всю страну, много раз ездили в Осло, были в Телемарке, в Валдресе, она очень опытный шофер, можете поспрашивать об этом автомобилистов в Гримстаде. Тот человек, на которого я жаловался раньше, имел дело с полицией Акера — поинтересуйтесь там, вам покажут протокол.
Я бы промолчал и о нападках „Т.Т.“, если бы грязью облили меня одного.
С почтением Кнут Гамсун».Говоря об отвращении отца к определенному типу изданий и журналистов, я обязан отметить, что он обычно был дружелюбен и шел навстречу немногим истинным джентльменам, как, например, редактору «Афтенпостен» Фрёйсу Фрёйсланну, семья которого помогла ему в первый раз уехать в Америку. Он принял редактора «Моргенбладет» Тома Ветлесена, когда тот однажды нанес ему визит. Мне было тогда лет восемь-десять, и я помню приятного пожилого господина, который привез матери «двухэтажную» коробку шоколадных конфет, а мне с братом финские ножи из блестящей стали, рога и никеля. Таким образом я все-таки получил финский нож, которого так и не дождался от Крага. Лишний нож всегда пригодится, их у мальчишки не может быть слишком много. Отец тогда нахмурился — как все люди, любящие делать подарки, он неохотно принимал их сам, это касалось и тех подарков, которые делали нам, детям, хотя и был вынужден с этим смириться.
