Игорь Курукин - Анна Иоанновна
Ещё ночью зять канцлера Головкина и генерал-прокурор П.И. Ягужинский заявлял: «Теперь время, чтоб самодержавию не быть», — и просил «прибавить нам как можно воли». Однако, оказавшись за пределами избранного круга правителей, быстро переменил позицию. 20 января он тайно отправил камер-юнкера Петра Сумарокова в Митаву — доложить Анне о подлинных обстоятельствах её избрания и посоветовать, «чтоб её величество просила от всех посланных трёх персон такого писма за подписанием рук их, что они от всего народу оное привезли». Ягужинский предостерегал герцогиню от подписания «кондиций» и поручал посланцу «донести её величеству, что де может быть, не во многих персонах оное учинено, однако чтоб её величество была благонадёжна, что мы все её величеству желаем прибытия в Москву»{95}.
Посольство прискакало в Митаву в семь часов вечера 25 января. Забытой герцогине на 38-м году жизни предстоял важнейший выбор — принимать или не принимать корону Российской империи на предложенных условиях. Может быть, отказ был бы лучшим вариантом для её репутации, да и для всей отечественной истории — тогда в учебниках не было бы ни «засилья иноземцев», ни бироновщины… Но как было природной царевне отвергнуть такое предложение? И могли ли близкие ей люди удержаться от искушения стать придворными императрицы?
Немедленная аудиенция принесла успех — наутро Долгоруков отправил гонца обратно с доношением, где сообщал: Анне объявили, «что избрали её величество на росиский престол, и просили, чтоб изволила потписать посланные с нами кондиции. Её величество изволила печалитца о преставлении его величества, а потом по челобитью нашему повелела те кондиции перед собою прочесть, и выслушав, изволила их потписать своею рукою тако: по сему обещаю всё без всякого изъятия содержать. Анна». Росчерком пера самодержавная монархия в России стала ограниченной — ровно на месяц. Большинство подданных об этом никогда не узнали, но при ином раскладе политических сил эти ограничения могли бы стать рубежом в нашей истории.
«Кондиции», ограничивавшие власть императрицы в пользу Верховного тайного совета, Анна подписала 25 января, а спустя месяц разорвала. 1730 г. РГАДАСумароков с помощью курьеров саксонского посла сумел прорваться в Курляндию — но прибыл в Митаву то ли 26-го, то ли 27 января; по приезде был найден, «окован» и после допроса отправлен в Москву. Трудно сказать, успела ли Анна узнать что-либо о событиях в Москве и существовании противников «верховников», но разборки между московскими гостями могли вызвать подозрения, что не всё так однозначно, как ей говорили официально.
Послы побоялись сразу отправить подписанные бумаги «за опасностию, чтоб каким нещастием в дороге не утратились», и передавали, что государыня выедет в Россию 28-го или 29-го числа. В Москве же «верховники», кажется, были уверены в исходе дела и 28 января отправили очередного гонца с наказом: «…когда её величество изволит подписать по прошению нашему отправленное с вами к подписи её величеству известное писмо, то оное, нимало у себя не удержав, изволите сюды прислать з генералом маеором Леонтьевым». Документы последних дней января свидетельствуют, что министры нервничали, собирались необычно часто: в черновом журнале указаны не отмеченные в издании протоколов заседания Верховного тайного совета 22, 30 и 31 января. За решением не слишком сложных вопросов текущего управления (о выделении денег на строительство крепостей, ссылке колодников в Сибирь, присвоении очередных воинских чинов) «верховники» напряжённо ждали известий из Курляндии.
Двадцать восьмого января из Митавы выехал генерал Леонтьев с подписанными «кондициями» и поскакал курьер с письмом самой Анны, скорее всего, продиктованным ей опытным Василием Лукичом. Императрица сообщала:
«…повинуяся той божеской воли и прося его, создателя, помощи и к тому ж не хотя оставить отечества моего и верных наших подданных, намерилась принять державу того государства и правителствовать, елико Бог мне поможет», — далее же как бы от себя поведала: «…пред вступлением моим на российский престол, по здравом разсуждении, изобрели мы за потребно для ползы российского государства и ко удоволствованию верных наших подданных, дабы всяк могли мы видеть горячесть и правое наше намерение, которое мы имеем ко отечествию нашему и к верным нашим подданным, и для того, елико время нас допустило, написав, какими способы мы то правление вести хощем, и подписав нашею рукою, послали в Тайный верховный совет».
Этот документ был «изодран» Анной 25 февраля 1730 года вместе с «кондициями». Но пока он давал «верховникам» возможность публично объявить о согласии государыни принять престол, добровольно ограничив свою необъятную власть для блага державы и «ко удоволствованию верных наших подданных». 1 февраля подписанные Анной «кондиции» и закованный в кандалы Сумароков были доставлены генерал-майором М.И. Леонтьевым в Москву. На следующий же день «верховники» арестовали Ягужинского и всех, кто знал о миссии его посланца.
Василий Лукич остался в Митаве — ему предстояло не выпускать из-под контроля императрицу, пока новая форма правления не утвердится. Секретность и быстрота должны были обеспечить осуществление дерзкого замысла. Если бы в то время существовали современные транспортные возможности, то, пожалуй, немедленное прибытие растерянной Анны могло бы упрочить положение Верховного тайного совета. Подтверждение «кондиций», издание торжественного манифеста о новом порядке правления и проведение присяги поставили бы власти империи перед свершившимся фактом, а недовольные не успели бы организоваться. Затем должны были последовать коронационные торжества, раздачи от имени новой императрицы чинов, наград и должностей и отправка подальше от столицы — в полки, в персидские провинции, на воеводства и губернаторства — противников «верховников». Сторонники других членов царского дома (Екатерины Мекленбургской, Елизаветы Петровны, «голштинского» принца, царицы Евдокии) не представляли реальной силы и не выступали самостоятельно. Всё это сулило извгстные шансы на успех — хотя бы на какой-то срок.
Но время работало против «верховников». Добиться ограничения самодержавной власти оказалось куда легче, чем организовать быструю доставку императрицы к «верным подданным» за 1124 версты — такой длины, по данным Ямской канцелярии, был путь от Митавы до Москвы через Псков и Новгород. Надо было срочно добыть деньги (Анна попросила на «подъём» десять тысяч рублей) — выручил богатый купец, президент рижского магистрата Илья Исаев; разыскать «сани крытые, в которых бы можно лежать». Лифляндский губернатор генерал П.П. Ласси докладывал, что собрать лошадей и 130 подвод для царского «поезда» раньше 29 января невозможно; всего же для доставки Анны со свитой необходимо было по пути следования приготовить не менее 1500 подвод, что превышало возможности ямской службы{96}.
