Елена Скляренко - Мераб Мамардашвили за 90 минут
1. Нет отдельных «бытия» и «сознания», есть континуум «бытие-сознание», состоящий из «живых сознательно-деятельных систем». Его единица — не человеческое, а «ангельское тело (ангелы — индивиды, а мы — нет, мы в лучшем случае личности, но не индивиды)». Не стоит только воспринимать «ангелов» в виде предметной (мифологической) картинки: «формы, гармонии, вместе с их «телами», живут как отдельные живые существа, организмы (но мы можем мыслить их существование лишь символически, а не предметно натурально, и не применяя обычных наглядных категорий — скажем, они не умирают и не бессмертны, а мы в них всплываем и из них уплываем)».
Сознание — не форма отражения материи: «Не существует никакого отражения, существуют лишь чудовищно «тяжелые», «плотные», «упакованные» атомы ума (атомы действия, конечно, — поэтому их лучше называть квазичастицами ума, атомы-генераторы, являющиеся приставками к нам или насадками на наш ум…» Биоинформационное пространство дискретно — это гипотетические чувствующие и мыслящие «существа» или «мыслеорганизмы», каждый из которых образует собственное пространство и время. Они не наблюдаемы. На них мы проецируем «наблюдаемое» — индивидов. Нужен язык описания таких существ — критическая аналитика сознательных форм.
Человеческая жизнь — экспериментальный материал: «Эмпирический субъект может быть стороной или питательной плотью разных мыслеорганизмов, то есть различные части его сознания и психики могут жить в разных пространство-временах, что предполагает дискретизацию и субъекта, а не только мира».
2. Состояние видения может быть очень коротким, «мгновенным». Но это мгновение — вне горизонтального эмпирического времени в его «вертикальном разрезе»: «Если видение есть, то человек не может зафиксировать его в качестве такового — ему неоткуда получить о нем информацию. Волна-пилот: впереди ничего нет. То есть мы не знаем, где мы сейчас; не знаем прошлое, настоящее и будущее (в смысле течения и последовательности), а это и есть вечность. Ибо что такое вечность, как не то, что в какое-то время не знать, где ты находишься? — К сожалению, это только мгновение и длится. Но это мгновение имеет больше теоретического значения для понимания жизни и истории ума, чем все другие наблюдения».
3. «Чтобы изучать природу (общество и тому подобное), ее надо сначала в каком-то смысле превратить в алфавит, в сообщение, адресованное нам на каком-то языке (алфавит которого нам известен). И потом… дать ему на себя подействовать. Мы посылаем туда, чтобы оттуда пришло воздействие. Иными словами, развитие идет организацией источника развития…»
«Закодированная возможность множественности есть гарантия против тупиков эволюции; в данный момент мы являемся частью, «телом» жизни какого-то сверхиндивида, монады — но мы в принципе не знаем, какого, наше дело — работать, а логичность есть лишь наша принципиальная неспособность видеть сейчас наш горизонт».
Необходимо научиться «однозначно и недвусмысленно формулировать и сообщать понятия и описания» того, что «в другом слое сообщается и распространяется иначе — неязыковыми способами и формами, передается и сообщается «единичностями», принадлежностью к ним или непринадлежностью…» Приходится делать перевод с одного языка на другой: «один, базовый в «том мире», другой, наслоившийся в евклидовом пространстве трех прилеганий».
Но опять же: никакой мистики, никаких упований на «посмертное существование». Тот мир — это наш мир, увиденный другими глазами: «Все решается здесь, мы ничему не служим, не являемся ступенькой ни к чему последующему, и независимость от последовательного целого здесь, на месте реализуем — вот бесконечность и непрерывность (это и вечность во мгновении), ибо это «все» есть многое всей природы».
«Стрела познания» — трактат о знании, но знание здесь — не информация, которую человек добывает, чтобы комфортнее устроиться в мире. Знание — это способ существования мира (а точнее — локальных миров) через самосознание. Невозможно разделить сознание и бытие: события происходят не только в физическом пространстве и времени, но и в параллельном времени — пространстве смысла. Вопрос: «Что же происходит на самом деле?» — имеет значение только в континууме бытия — сознания. «Еще не случившаяся мысль живет во мне, и в этом все дело, а не в эволюции, предвосхищении, повторении или памяти. Это способ жизни мысли, а не эволюционная схема во времени. Это ее саморефлексивность, которая мне кажется эволюцией и развитием. Смысл, ищущий себя» («Стрела познания»).
ФИЛОСОФСКИЕ МЕДИТАЦИИ
…Очевидно, не случайно сито истории устроено так, что многое оно отсеивает, но все, что должно было остаться, — остается. Все забытое — должно быть забыто, а все, что достойно памяти, — помнится. Ничего не пропадает…
М. Мамардашвили. «Введение в философию»
«Философия начинается с удивления», — говорил Мераб Константинович своим студентам. Но это не удивление тому, что чего-то нет, — нет справедливости, нет мира, нет любви. Это удивление тому, что что-то есть. Нет никаких причин для любви — а она есть. Все естественно стремится к хаосу, распаду — а в мире возникают островки порядка. И это чудо. В этом смысле чудо и то, что лекции Мамардашвили сохранились, не сгинули совершенно естественным образом. Ведь даже рукописи горят, что уж говорить о такой нестойкой материи, как живое слово. Где ему сохраниться? В памяти благодарных учеников? Да, ходили на лекции толпами, впечатления — колоссальные: «Мы наблюдали чудо рождения мысли!» Но лекция заканчивалась, и оказывалось, что запомнилось из нее очень немногое. Как вспоминал один из его слушателей: «Это была пониматель-ная вспышка, которая каждый раз рождалась вокруг Мера-ба Константиновича. Полезность этой вспышки была необычайна, но она была краткосрочна, потому что энергия после выхода из этого пространства терялась».
Не стоит обвинять студентов в недостаточном умственном развитии: они слушали не лекции, на самом деле они слушали книгу — очень цельный, но сложнейшей структуры текст, объем которого удержать в памяти, наверное, выше человеческих сил.
А писал Мераб Константинович очень тяжело. Ссылался на лень и на Пруста, у которого тоже бывало что-то в этом роде: «…Пруст удивлялся тому, где люди находят веселую искру, приводящую человека в трудовое движение. Действительно, чтобы писать (ведь это физический труд, — например, написать 10 страниц, — это же надо конкретно написать), для этого нужна искра такая, радостная. Откуда люди ее находят? Мне лень, говорит Пруст. И его вполне можно понять» («Психологическая топология пути»). Шутка, конечно. Но и требование от себя совершенства — «чтобы не писать бездарные, никому не нужные книги». Поэтому свои письменные тексты Мамардашвили правил бесконечно, язык их считал ужасным, в итоге — бросал, не доделав, просто терял к ним интерес. На оформление «отработанного материала» жаль было времени: «Дело в том, что текст иногда как бы пробует себя на кончике пера, написанием его человек что-то в себе устанавливает — какой-то порождающий механизм движения или состояния мысли. И если такой механизм установлен, то текст не имеет значения. Его можно или не печатать, если он дописан, или вообще не дописывать» («Психологическая топология пути»).
