Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
чим Андре Шенье, Гейне и «Ямбы» Барбье, последние
ему не нравились, изо всей маленькой книжки он хва
лил только одну следующую строфу, из пьесы «La Popularité»:
49
C'est la mer, c'est la mer, d'abord calme et sereine,
La mer, aux premiers feux du jour,
Chantant et souriant comme une jeune reine,
La mer blonde et pleine d'amour.
La mer baisant le sable et caressant la rive
Du beaume enivrant de ses flots,
Et berçant sur sa gorge, ondoyante et lassive,
Son peuple brun de matelots *.
Здесь написана была пьеса «Соседка», только с ма
леньким прибавлением 52. Она действительно была инте
ресная соседка, я ее видел в окно, но решеток у окна не
было, и она была вовсе не дочь тюремщика, а, вероятно,
дочь какого-нибудь чиновника, служащего при ордо-
нанс-гаузе, где и тюремщиков нет, а часовой с ружьем
точно стоял у двери, я всегда около него ставил свою
шпагу.
Между тем военно-судное дело шло своим порядком
и начинало принимать благоприятный оборот вслед
ствие ответа Лермонтова, где он писал, что не считал
себя вправе отказать французу, так как тот в словах
своих не коснулся только его, Лермонтова, личности,
а выразил мысль, будто бы вообще в России невозможно
получить удовлетворения, сам же никакого намерения
не имел нанести ему вред, что доказывалось выстрелом,
сделанным на воздух. Таким образом, мы имели на
дежду на благоприятный исход дела, как моя опромет
чивость все испортила. Барант очень обиделся, узнав
содержание ответа Лермонтова, и твердил везде, где
бывал, что напрасно Лермонтов хвастается, будто пода
рил ему жизнь, это неправда, и он, Барант, по выпуске
Лермонтова из-под ареста, накажет его за это хвастов
ство. Я узнал эти слова француза, они меня взбесили,
и я пошел на гауптвахту. «Ты сидишь здесь, — сказал
я Лермонтову, — взаперти и никого не видишь, а фран
цуз вот что про тебя везде трезвонит громче всяких труб».
Лермонтов написал тотчас записку, приехали два гусар
ские офицера, и я ушел от него. На другой день он рас
сказал мне, что один из офицеров привозил к нему на
гауптвахту Баранта, которому Лермонтов высказал свое
неудовольствие и предложил, если он, Барант, недово-
* Море, море, вначале спокойное и светлое, море, при первых
проблесках дня поющее и улыбающееся, как молодая царица, море
светлое и полное любви. Море, что целует и ласкает берег опьяняю
щим бальзамом волны, море, что качает на своей утомленной и ко
леблющейся груди племя загорелых матросов ( фр.) .
50
лен, новую встречу по окончании своего ареста, на что
Барант при двух свидетелях отвечал так: «Monsieur, les
bruits qui sont parvenus jusqu'à vous sont inexacts, et je
m'empresse de vous dire que je me tiens pour parfaite-
ment satisfait» *.
После чего его посадили в карету и отвезли домой.
Нам казалось, что тем дело и кончилось; напротив,
оно только начиналось. Мать Баранта поехала к коман
диру гвардейского корпуса с жалобой на Лермонтова
за то, что он, будучи на гауптвахте, требовал к себе ее
сына и вызывал его снована дуэль. После такого пас
сажа дело натянулось несколько, поручика Лермонтова
тем же чином перевели на Кавказ в Тенгинский пехот
ный полк, куда он отправился, а вслед за ним и ба
бушка поехала в деревню. Отсутствие их было непродол
жительно; Лермонтов получил отпуск и к новому
1841 году вместе с бабушкой возвратился в Петербург 53.
Все бабушкины попытки выхлопотать еще раз сво
ему Мише прощенье остались без успеха, ей сказали,
что не время еще, надо подождать.
Лермонтов пробыл в Петербурге до мая; с Кавказа
он привез несколько довольно удачных видов своей ра
боты, писанных масляными красками, несколько стихо
творений и роман «Герой нашего времени», начатый еще
прежде, но оконченный в последний приезд в Петер
бург 54. В публике существует мнение, будто в «Герое
нашего времени» Лермонтов хотел изобразить себя;
сколько мне известно, ни в характере, ни в обстоятель
ствах жизни ничего нет общего между Печориным
и Лермонтовым, кроме ссылки на Кавказ. Идеал, к кото
рому стремилась вся праздная молодежь того времени:
львы, львенки и проч. коптители неба, как говорит Го
голь, олицетворен был Лермонтовым в Печорине. Выс
ший дендизм состоял тогда в том, чтобы ничему не удив
ляться, ко всему казаться равнодушным, ставить свое
явыше всего; плохо понятая англомания была в полном
разгаре, откуда плачевное употребление богом дарован
ных способностей. Лермонтов очень удачно собрал эти
черты в герое своем, которого сделал интересным, но
все-таки выставил пустоту подобных людей и вред
(хотя и не весь) от них для общества. Не его вина, если
вместо сатиры многим угодно было видеть апологию.
* Слухи, которые дошли до вас, не точны, и я должен сказать,
что считаю себя совершенно удовлетворенным ( фр.) .
51
На святой неделе Лермонтов написал пьесу «Послед
нее новоселье»; в то самое время, как он писал ее, мне
удалось набросить карандашом его профиль 55. Упо
минаю об этом обстоятельстве потому, что из всех
портретов его ни один не похож, и профиль этот, как мне
кажется, грешит менее прочих портретов пред подлин
ником.
Срок отпуска Лермонтова приближался к концу; он
стал собираться обратно на Кавказ. Мы с ним сделали
подробный пересмотр всем бумагам, выбрали несколько
как напечатанных уже, так и еще не изданных и соста
вили связку. «Когда, бог даст, в е р н у с ь , — говорил о н , —
может, еще что-нибудь прибавится сюда, и мы хоро
шенько разберемся и посмотрим, что надо будет
поместить в томик и что выбросить». Бумаги эти я оста
вил у себя, остальные же, как ненужный хлам, мы
бросили в ящик. Если бы знал, где упадешь, говорит
п о с л о в и ц а , — соломки бы подостлал; так и в этом случае:
никогда не прощу себе, что весь этот хлам не отправил
тогда же на кухню под плиту.
Второго мая к восьми часам утра приехали мы
в Почтамт 56, откуда отправлялась московская мальпост.
У меня не было никакого предчувствия, но очень было
тяжело на душе. Пока закладывали лошадей, Лермон
тов давал мне различные поручения к В. А. Жуковскому
и А. А. Краевскому, говорил довольно долго, но я ничего
не слыхал. Когда он сел в карету, я немного опомнился
