Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
вестно имя Лермонтова.
Стихи эти были написаны с эпиграфом из неиздан
ной трагедии г. Жандра «Венцеслав»:
Отмщенья, государь! Отмщенья!
Паду к ногам твоим,
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.
Не привожу самих стихов, так как они уже напеча
таны вполне. <...>
Нетрудно представить себе, какое впечатление стро
фы «На смерть Пушкина» произвели в публике, но они
имели и другое действие. Лермонтова посадили под
арест в одну из комнат верхнего этажа здания Главного
штаба, откуда он отправился на Кавказ прапорщиком
в Нижегородский драгунский полк. Раевский попался
тоже под сюркуп, его с гауптвахты, что на Сенной, пере
вели на службу в Петрозаводск; 41 на меня же полков
ник Кривопишин, производивший у нас домашний
обыск, не удостоил обратить, по счастию, никакого вни
мания, и как я, так и тщательно списанный экземпляр
подвергнувшихся гонению стихов остались невредимы.
Под арестом к Мишелю пускали только его камерди
нера, приносившего обед; Мишель велел завертывать
хлеб в серую бумагу и на этих клочках с помощью
вина, печной сажи и спички написал несколько пьес,
а именно: «Когда волнуется желтеющая нива»; «Я, ма
терь божия, ныне с молитвою»; «Кто б ни был ты, пе-
44
чальный мой сосед», и переделал старую пьесу «Отво
рите мне темницу», прибавив к ней последнюю строфу
«Но окно тюрьмы высоко».
Старушка бабушка была чрезвычайно поражена
этим происшествием, но осталась в Петербурге, с на
деждой выхлопотать внуку помилование, в чем через
родных, а в особенности через Л. В. Дубельта и успела;
менее чем через год Мишеля возвратили и перевели
прежде в Гродненский, а вскоре, по просьбе бабушки
же, опять в лейб-гусарский полк. <...>
Незадолго до смерти Пушкина, по случаю политиче
ской тревоги на Западе, Лермонтов написал пьесу вроде
известной «Клеветникам России», но, находясь некото
рым образом в опале, никогда не хотел впоследствии
напечатать ее, по очень понятному чувству. Так как
пьеса эта публике совершенно неизвестна (если не по
мещена в последнем издании), то привожу и ее здесь:
Опять народные витии
За дело падшее Литвы
На славу гордую России
Опять, шумя, восстали вы!.. и т. д.43.
По возвращении в Петербург Лермонтов стал чаще
ездить в свет, но более дружеский прием находил в доме
у Карамзиных, у г-жи Смирновой и князя Одоевского.
Литературная деятельность его увеличилась. Он писал
много мелких лирических стихотворений, переделал
в третий раз поэму «Демон», окончил драму «Маскарад»,
переделал давно написанную им поэму «Мцыри» и еще
несколько пьес, которые теперь не упомню; начал роман
«Герой нашего времени». Словом, это была самая дея
тельная эпоха его жизни в литературном отношении.
С 1839 года стал он печатать свои произведения в «Оте
чественных записках»; у него не было чрезмерного
авторского самолюбия; он не доверял себе, слушал охот
но критические замечания тех, в чьей дружбе был уверен
и на чей вкус надеялся, притом не побуждался меркан
тильными расчетами, почему и делал строгий выбор
произведениям, которые назначал к печати. Не могу
опять с истинною сердечною горестию не пожалеть, что
по смерти Лермонтова его сочинения издаются не с та
кою же разборчивостью.
Ужель (как сказал он сам) ребяческие чувства,
Нестройный, безотчетный бред,
Достойны строгого искусства?
Их осмеет, забудет свет 44.
45
Весной 1838 года приехала в Петербург с мужем
Варвара Александровна проездом за границу. Лермон
тов был в Царском, я послал к нему нарочного, а сам
поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжалось мое
сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было
прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск
и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну, как вы
здесь живете?» — «Почему же это вы?» — «Потому, что
я спрашиваю про двоих». — «Живем, как бог послал,
а думаем и чувствуем, как в старину. Впрочем, другой от
вет будет из Царского через два часа». Это была наша
последняя встреча; ни ему, ни мне не суждено было ее
больше видеть. Она пережила его, томилась дол
го и скончалась, говорят, покойно, лет десять тому
назад.
В. А. Жуковский хотел видеть Лермонтова, которого
ему и представили. Маститый поэт принял молодого
дружески и внимательно и подарил ему экземпляр своей
«Ундины» с собственноручною надписью. Один из чле
нов царской фамилии пожелал прочесть «Демона», хо
дившего в то время по рукам, в списках более или менее
искаженных 45. Лермонтов принялся за эту поэму в чет
вертый раз, обделал ее окончательно, отдал переписать
каллиграфически и, по одобрении к печати цензурой,
препроводил по назначению. Через несколько дней он
получил ее обратно, и это единственный экземпляр пол
ный и после которого «Демон» не переделывался.
Экземпляр этот должен находиться у г. Алопеуса,
к которому перешел от меня через Обухова, това
рища моего по Артиллерийскому училищу. Есть еще
один экземпляр «Демона», писанный весь рукой Лер
монтова и переданный мною Дмитрию Аркадьевичу
Столыпину.
Мы часто в последнее время говорили с Лермонто
вым о «Демоне». Бесспорно, в нем есть прекрасные
стихи и картины, хотя я тогда, помня Кавказ, как сквозь
сон, не мог, как теперь, судить о поразительной верности
этих картин. Без сомнения, явясь в печати, он должен
был иметь успех, но мог возбудить и очень строгую ре
цензию. Мне всегда казалось, что «Демон» похож на
оперу с очаровательнейшею музыкой и пустейшим либ
ретто. В опере это извиняется, но в поэме не так. Дель
ный критик может и должен спросить поэта, в особен
ности такого, как Лермонтов: «Какая цель твоей поэмы,
какая в ней идея?» В «Демоне» видна одна цель — на-
46
писать несколько прекрасных стихов и нарисовать не
сколько прелестных картин дивной кавказской природы,
это хорошо, но мало. Идея же, смешно сказать, вышла
такая, о какой сам автор и не думал. В самом деле,
вспомните строфу:
И входит он, любить готовый,
