Георгий Чернявский - Франклин Рузвельт
Бабушка воспитывала Нелл в строгости, не позволяла ей расслабляться. Пожилая дама была глубоко верующей и требовала того же от внучки, но ее религиозность была примитивной, начетнической. Элеонора позже рассказывала, что та верила каждому слову Библии и была убеждена, что пророк Иона действительно побывал в чреве кита. Аллегории святых книг были ей недоступны. По воскресеньям девочке разрешалось только посещать церковь и читать христианские книги. Бабушка, правда, относилась к девочке теплее, чем покойная мать, но из-за ее строгой и требовательной натуры эмоциональной близости между ними не было.
Самой большой радостью для девочки оказывались приезды отца, навещавшего дочь в недолгие промежутки между запоями. Они вспоминали старые времена, дальние поездки. В памяти Элеоноры особенно ярко запечатлелись дни, проведенные ими в Италии, катание на гондоле по венецианским каналам и песни, которые они с отцом распевали вместе с гондольером. Эмоциональный Эллиот искренне говорил дочери, как он ею гордится, какая она умница, как она хорошеет от одного его приезда к другому. Такие похвалы, естественно, были ребенку намного приятнее, чем строгость и требовательность бабушки.
Но отцовские визиты становились всё более редкими и краткими, а запои — всё более продолжительными и тяжелыми. Эллиот впутывался в разные авантюры, однажды на спор проскакал на лошади немалое расстояние по железнодорожной колее перед идущим поездом, чем доставил немалое развлечение зевакам. Последовал естественный результат — через два года после смерти матери, в 1894-м, отец скончался от алкогольного отравления.
Для десятилетнего ребенка это была подлинная трагедия. Бабушка, однако, не пустила Нелл на похороны, и она не видела мертвого отца. Умом девочка понимала, что он покинул сей мир навсегда. Но Эллиот жил в ее памяти, становясь тем примером, в подражание которому подраставшая Нелл стремилась строить свою жизнь. Это, разумеется, был мир вымышленный, мир грез, но он во многом определил те качества, которые постепенно у нее вырабатывались, — преданность, доброту, стремление оказать помощь нуждающимся, особенно тем, кто стоит на низших ступенях социальной лестницы и отвергается обществом.
В 1899 году бабушка отправила пятнадцатилетнюю внучку в Лондон, в женскую школу «Элленсвуд». Руководившая школой француженка Мари Сувестр, которую предварительно проинформировали о новой подопечной, имевшей высокопоставленного родственника и незавидную сиротскую судьбу, отнеслась к девочке сердечно и очень быстро смогла внушить ей уверенность в собственных силах и возможностях.
У самой Сувестр была сложная и яркая биография. В молодости она участвовала в революции 1848 года, вынуждена была оставить родину, жила в Швейцарии. Позже Мари возвратилась во Францию, занялась педагогической деятельностью. Однако ее заподозрили в лесбиянстве (возможно, подозрения соответствовали действительности), запретили преподавать, и она вынуждена была эмигрировать вторично, на этот раз в Великобританию, где и основала «Элленсвуд» недалеко от Уимблдона, ныне знаменитого места на окраине Лондона, где с 1877 года проводятся международные турниры по теннису на траве. Мари была убежденной безбожницей, но в то же время провозглашала религиозную свободу. Поразительно, что бабушка Элеоноры доверила ей внучку. Скорее всего она просто не знала о таком позорном, с ее точки зрения, факте, как атеизм воспитательницы.
Мари Сувестр искренне полюбила новую ученицу, вскоре стала выделять ее из общей среды, поручала ей наиболее ответственные задания, сажала рядом с собой за обеденным столом. По мере того как у Элеоноры появлялось чувство уверенности в себе, она стала с удивлением обнаруживать, что и внешне не такая уж отвратительная: некрасивое лицо компенсировала стройная фигура с рано сложившимися изящными женскими формами. Элеонора позже писала, что три года в школе Сувестр были самым счастливым временем ее жизни{70}.
Девочка проявляла интерес к политическим и другим общественным вопросам. Ее приучали к религиозной терпимости, воспитывали в духе равноправия полов. На школьной скамье Нелл стала суфражисткой — включилась в борьбу за предоставление женщинам равных с мужчинами избирательных прав. Но начальница школы никогда не забывала, что имеет дело с девочкой-подростком. Ее учили просто и красиво одеваться, пользоваться макияжем для того, чтобы произвести как можно лучшее впечатление. Она стала высокой привлекательной девушкой, с точеной фигурой и пышной гривой каштановых волос.
Когда Элеоноре исполнилось 18 лет, бабушка возвратила ее на родину. Дальнейшее образование Нелл получала самостоятельно. Иногда на семейных вечерах она видела дальнего родственника Франклина. После первой встречи один на один в поезде они стали обращать друг на друга внимание, а на одном из вечеров вновь разговорились.
Познакомившись поближе, Франклин и Элеонора вскоре убедились, что между ними возникло не только чувственное влечение. Живо интересуясь социальными и политическими делами, они в значительной степени сходились во взглядах. Правда, Франклин казался консервативнее, Элеонора же воспринимала социальные проблемы более эмоционально, иногда взволнованно, почти истерично, но это были только детали.
Молодые люди стали часто встречаться, вместе посещали концерты и спектакли в Нью-Йорке, а иногда и в Вашингтоне. Они вместе присутствовали на новогоднем приеме в Белом доме 1 января 1903 года. Вскоре после этого Элеонора стала частой гостьей в Гайд-Парке. Впрочем, Сара считала ее очередным увлечением сына, которое быстро пройдет.
Однако их взаимное чувство оказалось серьезным. Будучи еще студентом, Франклин, которому едва исполнился 21 год, в ноябре 1903 года сделал предложение девятнадцатилетней Элеоноре, которое было с радостью принято.
Правда, поначалу Сара противилась этому браку, полагая, что ее сын еще слишком молод для семейных уз. Потребовалось немало времени, чтобы Элеонора смогла убедить будущую свекровь, что она — достойная партия для ее любимого сына. Безусловно, свою роль сыграло и то, что невеста являлась близкой родственницей президента страны. Чего греха таить, карьерные соображения играли определенную роль и в матримониальных планах самого Франклина. Но, безусловно, взаимные чувства были искренними и вначале страстными.
Неоспоримыми свидетельствами этого являются письма Элеоноры к возлюбленному. Когда после первого объяснения, происшедшего в Гайд-Парке, Франклин возвратился в университет, Нелл, совершенно не жеманясь, без чувства ложной гордости написала ему в тот же день: «Я люблю тебя, дорогой мой, и надеюсь, что всегда буду достойной твоей любви. Я никогда до сих пор не знала, что значит быть совершенно счастливой, только стремясь взглянуть в твои глаза… Мне кажется дурным сном, что ты должен был уехать этим утром, а я так хотела быть поближе к тебе»{71}.
