Владимир Шморгун - Красный сокол
Переодевшись в модный, на его взгляд, костюм, претендующий на заморский вояж, прозревший посетитель милицейских катакомб аккуратно сложил свое выходное обмундирование, завернул его в оберточную бумагу, взял сверток под мышку и весело прищелкнул штиблетами: — Я готов! Можно выходить.
— Классно. Любо посмотреть. Хоть сейчас на бал, — заворковал заведующий складом. — Только вы… это. Оставьте узелок здесь. Не положено. Порядок. На вынос вещей требуется распоряжение А-Хе-Че (Административно хозяйственная часть) и пропуск от коменданта, — вежливо освободил домашние вещи из рук хозяина верный страж складского порядка.
— Что ж не предупредили? — невольно воскликнул новоиспеченный гражданин в шляпе, шпыняя ни в чем неповинную кошку, подвернувшуюся под ноги. — Написали бы сразу: явиться для экипировки. А то… Я бы по-другому оделся.
— Не положено. Секретный отдел. Закон, — развел руками блюститель сугубо милицейского правила держать в тайне цель вызова по каким бы то ни было причинам до самой последней минуты.
В Ленинград каждый засекреченный летчик, предназначенный для отправки в Испанию, добирался самостоятельно. В группу из четырех тайных агентов, отплывающих на пароходе «Кооператив», кроме Ивана Федорова, вошли Рычагов, Пумпур, Якушин. Все четверо прошли инструктаж поведения на корабле и в чужой стране. Молодым людям предлагалось вести себя тише воды и ниже травы, не вступать с неизвестными лицами ни в какие переговоры без крайней надобности, не собираться вместе, не распивать спиртное, не ругаться, не разглашать цель командировки, не… В общем — сплошное «не».
Нечего и говорить, что плавание от Ленинграда до Бреста, на самой западной оконечности полуострова Бретань, проходило до такой степени нудно и грустно, что дни и ночи, проведенные на борту торгового судна без любви и самолета, Иван навеки вычеркнул из своей жизни.
В Бресте их встретил уполномоченный советского посольства во Франции Михаил Суслов, поместил в гостиницу, отобрал паспорта и скрылся из виду на три дня. Четверка отчаянных искателей приключений, очутившись без обременяющего присмотра, первым делом искупалась в теплых водах Бискайского залива. На пляже пытались флиртовать с миловидными девицами свободного, с точки зрения советской домостроевщины, поведения.
После морских ванн четверо друзей по плаванию шумно ввалились в вестибюль гостиницы и с удовольствием развалились на диванах. Выпили через соломинку по стакану фруктового коктейля и, насмеявшись вволю, поднялись на свой этаж в распрекрасном раскрепощенном состоянии тела и духа. Всем показалось, что они попали в какое-то новое, после глухих кают парохода, непривычное пространство взаимоотношений, где никто никому ничем не обязан, кроме уз братства, чести и естества общения: делай что хочешь, говори что думаешь, кричи и смейся, если тело горит, а душа поет. И они вновь беспричинно рассмеялись, вспомнив, как беспомощно, как-то приниженно плутали неделю назад по подвалам Лубянки.
Вдруг, откуда ни возьмись, перед ними возникла разъяренная фурия в облике строгой горничной дамы и на чистом русском языке злобно бухнула:
— Жлобы! Вас предупреждали: больше трех не собираться! По-лошадиному не ржать, на халяву не бросаться.
Иллюзия свободы и независимости рассыпалась, как детская часовенка из песка.
— Ох! Как она еще нас матом не покрыла? — выдохнул Иван.
— Да, вляпались. Но ничего, переживем. Вот прибудем на место, там уж наверняка избавимся от колпака, — удрученно заметил Пумпур. — Побоятся лезть в пекло. Хотя… Впрочем, всякая осторожность — более надежная подруга, чем стойкость друга. Поверьте, в бою друг может не рассчитать, промахнуться. Словом, на друга надейся, а сам не плошай. Во всяком случае, в одном они правы: больше трех не собираться. Мало ли что может с нами случиться на чужой стороне? Четвертый всегда должен держать курок на контрольном взводе осведомленности об остальных. Короче, меня, как старшего, попросили разъяснить вам смысл русской пословицы: не вызнав броду — не суйтесь в воду. Усекли?
Почти неделю загорали на море мушкетеры российского происхождения в ожидании документов и маршрута дальнейшего следования. Шахматы да карты, чтение романов Александра Дюма скрашивали тягостные дни под недоступным взору вниманием органов отечественной безопасности.
С общего согласия Иван за эти дни несколько раз побывал на местном аэродроме и в морском порту. Выяснилось, что путешествие через Бискайский залив довольно опасно хотя бы потому, что ожидается штормовая погода. Зато в аэропорту рейсы в Испанию — почти каждый день. Все дело в деньгах. Парень из семьи белоэмигрантов пообещал познакомить с пилотом транспортного самолета, занимающегося нелегальной перевозкой грузов, как для одной, так и для другой стороны, в братоубийственной войне за Пиренеями. Такие сведения оказались не лишними для борцов за свободу испанского пролетариата.
Наконец заявился долгожданный помощник военного атташе из советского посольства в Париже. Он вручил валюту для переезда через всю страну и новые паспорта. Иван Федоров стал Жуаном Федрикос. Остальных тоже засекретили под испанские имена.
Маршрут по железной дороге отнимал, на взгляд ретивых поклонников скорости, не только драгоценное время, но и сулил неизведанные препоны на границе. Как самый страстный почитатель рыцарских романов Дюма, Иван Федоров предложил немедленно отправиться на аэродром и попытать счастья попасть в Барселону по воздуху. В аэропорту их ждало разочарование. Рейсы предполагались только в страну басков и то — на следующий день. Решено было добираться поездом до Тулузы, а там — как Бог даст.
По прибытии в Тулузу удалось выйти на владельца перевалочной базы, откуда грузы в Испанию шли разными путями. Солидный бизнесмен с полуслова разобрался, что нужно «добровольцам из Прибалтики»: это Пумпур призвал на помощь полузабытый латышский язык. По рекомендации делового француза один пилот согласился доставить их в Барселону, но потребовал почти всю их валюту, оказавшуюся на руках.
Рано утром, погрузив ящики в трюм, французы пригласили «прибалтов» в самолет. Двухмоторный грузовоз тяжело взлетел и взял курс на юг. Огромный солнечный диск, оторвавшийся от горизонта, служил прекрасным ориентиром. Где-то там, слева по борту, должны показаться голубые воды Средиземного моря.
Но прошло полчаса, а обнаружить его в узкие световые окошки грузового лайнера не удавалось. Опытные летчики обеспокоились неизменным курсом на юг, тогда как самолет, по их понятиям, должен был повернуть на юго-восток.
