Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
Великій слѣдъ на весь укладъ моего духовнаго нутра оставила эта незабываемая панорама, открывавшаяся изъ оконъ домовой нашей галлереи на Волжскую ширь и весь ея величественный просторъ.
Волга, Волга — мать родная! Съ тобой связана вся моя жизнь съ колыбели; на тебѣ я росъ и мужалъ; на твоемъ просторѣ развивалъ я свои силы и вольную душу; въ твоихъ стихіяхъ закалялъ свой характеръ и черпалъ запасы энергіи и неустрашимости!.. Безъ тебя я скучалъ и тосковалъ, привыкнувъ тобою всегда любоваться. Ушелъ Симбирскій домъ, я выстроилъ новый въ Самарѣ изъ твоихъ же Жигулевскихъ камней да такъ, чтобъ опять наслаждаться безъ конца твоей родной для меня безконечно чарующей стихіей и жизнью...
Въ небольшой „моей” комнатѣ, гдѣ я спалъ и занимался, все было просто, но уютно. Имѣлась небольшая, складная металлическая кровать, скромный столъ для занятій съ керосиновой лампой и этажеркой для книгъ, крашеный желѣзный умывальникъ съ ножной педалью, въ углу круглая желѣзная печь, выкрашенная въ золотую краску.
Усадебное городское мѣсто наше было огромное. Съ одной стороны дома имѣлся обширный дворъ, на которомъ были расположены конюшни, коровникъ, каретный и дровяной сараи, погребъ и пр. За перечисленными постройками простирался большой пустырь, заросшій бузиной и репейникомъ. По другую сторону дома шелъ, пространствомъ съ добрую десятину, если не больше, нашъ столь памятный мнѣ садъ, расположенный вдоль всей Старо-Театральной площади внизъ до начала „Петро-Павловскаго” спуска, ведущаго изъ города къ Волжскимъ пристанямъ.
Отецъ не держалъ особаго садовника, а имѣлъ для всего своего усадебнаго хозяйства одного служащаго - дворника Федора, удивительно осмысленнаго и работящаго человѣка, котораго я очень любилъ и отъ котораго я многому съ ранняго дѣтства научился по части дворовыхъ и садовыхъ работъ. Первая моя рубка, колка дровъ, копанье грядъ и пр. прошли подъ его руководствомъ. Средняго роста, кряжистый, смуглый, красивый, съ черными кудрями и небольшой русской бородкой, Федоръ отличался ровнымъ характеромъ и особаго рода, если можно такъ выразиться, благовоспитанностью по отношенію къ своимъ господамъ. Неразлучными спутниками его были двѣ собаки: одна цѣпная — большой, желтый съ розовой мордой „Гекторъ”, и другая маленькая, мохнатая дворняжка съ закорючкой вмѣсто хвоста, именовавшаяся „Мухтаркой”.
На конюшнѣ царствовалъ неизмѣнный кучеръ Иванъ, любившій себя величать Иваномъ Николаевичемъ Исподниковымъ. Средняго роста, плотный, краснолицый брюнетъ съ небольшой бородой, Иванъ, несмотря на свою природную дурковатость, любилъ распространяться на ученыя темы и говорить о политикѣ. По служебной части онъ былъ старателенъ, но предпочиталъ ѣздить на привычныхъ и покойныхъ лошадяхъ.
На кухнѣ хозяйничалъ поваръ „Михайло” подъ названіемъ „курносый” — мастеръ своего дѣла, особенно по части всевозможныхъ пироговъ, закусокъ и копченыхъ стерлядей.
Въ дому прислуживалъ тоже Михайло — небольшой блондинъ съ большими лакейскими усами, научившійся отъ братьевъ разнымъ юнкерскимъ выраженіямъ, изъ которыхъ излюбленнымъ у него было: „Энъ удовольствій” (выговариваемымъ имъ „іенъ удовольствію”). Женской прислугой была буфетчица Дуняша, на которой Михайло потомъ женился, а при мамѣ, въ качествѣ ея горничной и экономки, состояла Софья Трифоновна съ дочкой Надей, любившая всюду совать свой носъ, подсматривать и подслушивать. Худая, съ большими карими глазами за очками, прикрытая старомоднымъ кружевнымъ чепцомъ, Софья Трифоновна была всѣми нелюбима, что, впрочемъ не мѣшало ей неслышно всюду и всегда какъ бы невзначай появляться.
Будничный день мой начинался съ 7 ч. утра зимой и съ 6 ч. утра въ лѣтнее время. Умывшись, первымъ долгомъ продѣлывалъ обычныя свои упражненія на домашней гимнастикѣ. Одѣвшись, сбѣгалъ на дворъ къ Федору, успѣвалъ попилить, порубить дровъ, а въ теплое время поработать даже немного въ саду и огородѣ. Въ 8 часовъ утра пилъ чай съ молокомъ и бутербродами, любилъ яйцо въ смятку, особенно, когда милая моя Таташа жила съ нами по зимамъ. Бывало добрая моя старушка, сидя въ нижней столовой, сваритъ свѣженькое яичко въ любимый мой „мѣшочекъ”, очиститъ его кончикъ и ждетъ сверху своего Шушу...
Захвативъ въ ранецъ холодный завтракъ, изъ тѣхъ же бутербродовъ, садишься, чтобъ ѣхать въ гимназію, къ кучеру Ивану на дрожки или въ санки съ высокой ковровой спинкой, — каковыя я видѣлъ лишь въ Симбирскѣ въ помѣщичьихъ домахъ.
Уроки въ гимназіи начинались съ 9 часовъ утра. Предварительно за ¼ часа всѣ учащіеся собирались въ церковномъ залѣ на молитву; затѣмъ съ пятиминутными перерывами до 12 ч. проходило 3 урока, послѣ чего отъ 12 до 12½ была т. н. большая перемѣна, во время которой завтракали. Съ 12 ½ ч. по расписанію полагалось еще 2 урока, котроые къ 2 ½ ч. дня кончались, и мы возвращались домой обычно пѣшкомъ, гурьбой, съ шумомъ и гамомъ вываливая съ гимназическаго двора.
Обѣдали мы всѣ вмѣстѣ обычно въ 3 часа въ столовой.
Часто бывали гости, старшіе засиживались, а я, поблагодаривъ родителей, поднимался къ себѣ наверхъ и принимался за уроки, которые, кстати сказать, задавали намъ въ объемистыхъ размѣрахъ, такъ что до вечерняго чая еле-еле удавалось ихъ одолѣть. Репетиторовъ у меня никогда не было. Господь помогалъ мнѣ одному справляться съ школьнымъ дѣломъ, не обременяя и не безпокоя родителей, вносившихъ лишь ежегодно за меня сначала по 40 р., а затѣмъ по 60 р. за весь учебный годъ... Занятія мои шли удачно. Переходилъ я изъ класса въ классъ съ наградами, окончилъ, какъ я раньше сказалъ, съ медалью.
Два раза въ недѣлю, по вечерамъ, приходилъ ко мнѣ учитель скрипичной игры, Антонъ Осипозичъ Крыжевинскій. Музыку я любилъ съ ранняго дѣтства. Сначала обучала меня игрѣ на роялѣ гувернантка Изабелла Ивановна, но, увы, ея способъ занятій меня надолго отвратилъ отъ сего инструмента; и лишь спустя много лѣтъ, когда въ Москвѣ я сталъ брать уроки пѣнія, я сталъ самъ себѣ аккомпанировать и мало-помалу такъ пріохотился къ роялю, что къ 24 годамъ свободно разбиралъ ноты и могъ проигрывать а livre ouvert цѣлыя оперы. Въ 14 лѣтъ мнѣ очень хотѣлось научиться играть на скрипкѣ; родители пошли навстрѣчу и вотъ приглашенъ былъ ко мнѣ въ качествѣ учителя вышеупомянутый Антонъ Осиповичъ, въ то время дававшій въ Симбирскѣ уроки во многихъ домахъ — кому на скрипкѣ, кому на віолончели, и даже на роялѣ.
Самъ Антонъ Осиповичъ былъ превосходный скрипачъ, выступалъ нерѣдко въ концертахъ и доставлялъ слушателямъ своей игрой высокохудожественное наслажденіе. Будучи польскаго происхожденія, онъ въ числѣ многихъ, послѣ шестидесятыхъ годовъ, былъ высланъ изъ Польши и поселился въ Симбирскѣ со всей своей семьей.
