Эрнест Сетон-Томпсон - Моя жизнь
У меня ничего не было.
— Это сойдет — заявила женщина, тут же протянула мне старую газету и опрокинула туда сковороду.
Горячий жир стал течь и просачиваться со всех сторон. Я поспешил выйти. На морозе все превратилось в твердую массу.
Через час я снова сидел в нашем душном вагоне: поезд все еще продолжал стоять на месте.
Я расположился было пообедать и только стал развертывать просаленный кулек, как почувствовал себя нехорошо и прилег на скамью.
Напротив меня сидел здоровый деревенский парень и с жадностью смотрел на мой незавидный обед.
— Хотите? — через силу спросил я.
— Еще бы! — радостно ответил парень.
Скоро от свиной требухи не осталось и помину… Я, признаться, нисколько не жалел об этом.
Меня все еще мутило, и я продолжал лежать, когда вдруг до моего слуха донеслось громкое кудахтанье. Собравшись с силами, я поднялся и пошел посмотреть, в чем дело.
И что бы вы думали? Одна из моих кур снесла яйцо!
Я достал яйцо, разбил скорлупу и выпил его сырым, еще совсем теплым. Это была первая закуска за весь день.
После этого я каждый день ждал, не получу ли снова яйцо, чтобы подкрепить свои силы. В своих расчетах я не ошибся. Ежедневно мне удавалось подстеречь момент, когда одна из кур громким кудахтаньем давала знать, что она снесла яйцо.
И, несмотря на то что изголодавшиеся подруги несушки ждали этой минуты с не меньшим нетерпением, чем я, и также бросались к гнезду, мне все же удавалось получить одно-два яйца к обеду. На этой пище я просуществовал шесть последних дней путешествия.
В Виннипег мы прибыли ровно через две недели после того, как выехали из Торонто.
Невдалеке от Виннипега мне пришлось быть очевидцем замечательной схватки.
По мере нашего приближения к Пембинна тополевые леса становились все гуще. Они раскинулись на протяжении нескольких миль и только кое-где прерывались полянами.
Когда мы подъехали к Сент-Бонифэсу, восточному пригороду Виннипега, наш поезд пересек небольшую поляну. Посредине этой поляны я заметил группу, которая приковала к себе мое внимание. Собаки — черные, белые, рыжие, большие и маленькие — собрались огромной стаей в круг. А в самом центре стоял огромный серый волк. Он был похож на льва. Волк стоял под защитой небольшого куста, один как перст, величавый, спокойный, и только озирался по сторонам. Его шерсть ощетинилась, напряженные ноги пружинили, он готов был в любую минуту принять бой. Его слегка оскаленная пасть, казалось, выражала презрение.
Вдруг собаки ринулись в атаку, наверное, не первую.
Серый волк подпрыгивал на месте, поворачивался то в одну, то в другую сторону.
«Щелк, щелк, щелк!» — стучал он зубами.
Из стаи его врагов доносились предсмертные стоны, суживалось окружавшее его кольцо. Собаки снова наступали. А серый волк продолжал стоять на своем месте, невредимый и непобедимый.
Мне так хотелось, чтобы наш поезд застрял в сугробе и можно было бы еще полюбоваться этим огромным серым волком! Но снежная поляна промелькнула, стволы тополей заслонили картину боя, и мы продолжали свой путь.
Только первого апреля мы добрались до Виннипега.
Теперь меня отделяло всего лишь сто миль от станции Де-Винтон, вблизи которого находилась ферма брата. Но все пути были занесены снегом, и никто не знал, когда пойдет следующий поезд.
Только через два дня я узнал, что вечером отправляется первый пассажирский поезд на Запад.
Наконец, мы прибыли на станцию Де-Винтон. По-прежнему завывала метель и кругом была тьма.
Маленькая станционная постройка одиноко стояла среди прерии. В окне был свет. Когда я вошел туда, дежурный, мирно дремавший на стуле, на минуту очнулся. Я спросил его, не знает ли он, где живет мой брат Артур Сетон-Томпсон. Из невнятного ответа дежурного было ясно, что он не знает адреса и знать не желает и просит его больше не беспокоить.
У меня было смутное представление, что ферму брата надо искать в северном направлении, на расстоянии примерно мили от станции.
К утру ветер затих, метель не заметала больше следов. Я стал искать тропу. Скоро я нашел глубокие и широкие следы человека.
«Должно быть, это следы моего коренастого брата», — решил я и, не имея лучшего путеводителя, пошел по ним.
Скоро я увидел изгородь и покрытый снегом бугор, из которого торчала труба.
Тропинка круто спускалась вниз, и я очутился перед дверью хижины, на которой было написано имя моего брата.
Я постучал и вошел. В глубине большой и единственной комнаты хижины сидели трое с обветренными медно-красными лицами, ни дать ни взять индейцы.
И вдруг раздалось дружное:
— Алло! Эрнест!
Это были мои братья Артур и Карл и товарищ Вильям Броди.
Еще в Торонто, перед моим отъездом на Запад, Вильям Броди, известный естествоиспытатель, которому я многим обязан, сказал мне:
— Когда приедешь на Запад, обязательно веди дневник твоих наблюдений. С каждым годом эти записи будут приобретать для тебя все большую ценность.
Я последовал этому совету тотчас же. Моя первая запись в дневнике была:
«Торонто, Онтарио.
Видел трех красногрудых дроздов».
Я не могу передать, сколько радости доставила мне эта коротенькая запись из четырех слов. Вряд ли она могла иметь какое-нибудь значение для других. Но я инстинктивно чувствовал, что это было начало того, о чем я так много мечтал. Это был первый шаг в чудесный мир.
И я неизменно вел свои записи и продолжаю вести их до сегодняшнего дня.
Дневник моих путешествий и наблюдений лежит передо мной на столе — это пятьдесят толстых томов в кожаных переплетах.
Наскоро набросанные то карандашом, то чернилами, то акварелью — чем-нибудь, что было под рукой, — измазанные кровью животных, принесенных в жертву на алтарь науки, прожженные искрами костров, запачканные торопливыми, немытыми руками, скверно написанные, наспех иллюстрированные — книгопродавец не дал бы за них ломаного гроша, а я не расстался бы с ними ни за какие миллионы. В них шестьдесят лет моей жизни, моих исканий.
Глава XII
Весна в прерии
К югу от фермы брата, на расстоянии около четырех миль, начинались песчаные холмы, а за ними черной полосой тянулся хвойный лес. Меня очень тянуло в эти незнакомые, таинственные места.
Однажды в весенний день, когда мы ехали с братом по направлению к холмам, стайка птиц низко летела над прерией.
— Это степные тетерева, — сказал брат, — дикие куры прерий. Они зимуют в лесу и возвращаются сюда, как только стает снег.
Немного позже брат указал пальцем в сторону невысокого холма и проговорил:
