Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого - 2
Был такой знаменитый на всю студию осветитель, по-моему, его звали дядя Семен. Человек суровый и дисциплинированный. Какой бы там ни был гениальный режиссер, какие бы ни были знаменитые актеры — ровно в шесть часов он всегда вырубал свет. Все — и ни минуты больше! А у Володи он спрашивал: «Владимир Семенович, может быть, еще что нужно снять? Это мы — пожалуйста!..» Так вот за эти две недели, точно по метражу я сказать не могу, но Володя снял больше месячной нормы…
Был еще такой эпизод. Снималась сцена с Севой Абдуловым, когда Володя берет у него сахар… Володя говорит текст (а я стою рядом с ним — это называется актер окружения), и вдруг он остановился. Я вижу по камере, что она берет только Володю, и начинаю ему подсказывать. А он молчит. Я думаю: «Ну мало ли, забыл человек текст». Еще раз подсказываю. А он молчит.
Потом, когда сцену отсняли, Володя отозвал меня в сторону и говорит: «Старик, запомни: я никогда не забываю текст». — «Так чего же ты молчал?» — «А я понял, что в этом месте нужно сделать паузу. Спасибо тебе. Но в следующий раз не надо». — «Все, — говорю, — понял». Вот такая простая вещь. Кстати, я потом смотрел отснятый материал — именно этот дубль вошел в картину.
Как-то он меня очень удивил. Ко мне одно время особенно часто приезжали друзья из разных городов, и я, естественно, ходил с ними в театр, чаще всего на «Гамлета». Этот спектакль начинается с того, что Володя выходит, садится в самой глубине сцены и тихо играет на гитаре, минут пятнадцать — двадцать. И вот мы встречаемся после спектакля, а он вдруг спрашивает: «Чего это ты зачастил на «Гамлета»? То там, то там…» Я изумился: «А что, ты разве видишь? Как это ты меня видел, ты же не знал, что я приду?» — «А я абсолютно все вижу, весь зал, каждое лицо». Я спрашиваю: «А где я сидел?» — «Седьмой ряд, девятое место… девятое-десятое место, ты сидел с какой-то девушкой». — «Абсолютно точно». Кажется, он там сидит, в глубине, до меня ли ему?
Иногда с ним было трудно разговаривать, потому что — то ли неприятности, то ли что-то не получалось— он был взведенный, резкий. Такие вот моменты были, но не так уж часто.
Однажды мне позвонила Нина Максимовна: «Аркаша, приезжай, Володя куда-то рвется». Я приехал на улицу Телевидения. Володя действительно собирался куда-то лететь. «Не уговаривайте, я все равно улечу». — «Куда? Зачем?» — «А куда-нибудь, хоть в Новосибирск». Мы стали его убеждать, он вышел в другую комнату… И вдруг мы слышим, хлопнула входная дверь. Нина Максимовна: «Беги скорей за ним!» Я выскочил на улицу. Володи уже нет. Вдруг вижу — мимо меня проезжает красный «Москвич», рядом с водителем сидит Володя. Машина остановилась, он говорит: «Поехали!» — «Куда?» — «Во Внуково!»
Пришлось ехать во Внуково, по дороге я стал его уговаривать: «Володя, ну зачем ты летишь в Новосибирск? Там же у тебя никого нет». — «Ну, если не в Новосибирск, то в Хабаровск, все равно улечу». — «А зачем? Что ты там забыл? Ведь и паспорта у тебя нет…» — «Ну надо мне! Как ты не понимаешь…» Приезжаем в аэропорт. Я все-таки сумел его убедить, чтобы он не летел в Сибирь. — «Ладно, полечу в Одессу, к Говорухину». — «Вот это другое дело, к Славе можно…» — «Только ты полетишь вместе со мной». Он подходит к кассе, его сразу же узнали. «Здрасьте, девочки! Мне нужен билет до Одессы, мне и моему товарищу». — «Володя, я не полечу, мне завтра на работу…» — «Ну тогда один билет».
Билетов, естественно, нет. Кассирши побежали к дежурному по смене… Слышу по переговорному устройству: «Высоцкий… Высоцкий… Высоцкий…» Моментально принесли билет — без паспорта! Я немного успокоился, все-таки не на Север летит, к Говорухину, будет в надежных руках…
Володя улетел. Я тут же позвонил Нине Максимовне: «Володя улетел к Говорухину». А она говорит: «А он разве не знает, что Славы в Одессе нет, Слава сейчас в Ленинграде…» Володя прилетел через три дня. И я его с юмором так спрашиваю: «Что ты так рано вернулся?» — «А деньги кончились…» Вот — как взрыв! Хочу, и все! Он, наверное, и себе-то не смог бы объяснить, почему и зачем. Хочу, и все!
— Значит, ваши отношения на одном уровне продолжались очень и очень долго?
— Да, естественно. Конечно, встречи стали реже. А вот человеческие отношения — они как были, так и остались, несмотря даже на возраст. Казалось бы, мы выросли, постарели… Но это внешняя оболочка, а внутри все осталось так же.
— А на Малой Грузинской вы бывали?
— Конечно, и на улице Телевидения я у него бывал. Там, кстати говоря, и познакомился с Мариной. Вообще-то, познакомились мы в пресс-баре во время кинофестиваля. И у Володи основное знакомство с ней там же произошло. Это был последний банкет, присутствовали все наши звезды, все делегации. Я на Марине Влади, честно говоря, проиграл бутылку коньяку. Дело в том, что нам досталось место прямо у входа в бар, и я видел, как прошла Марина в длинном таком роскошном платье. Потом, примерно через полчаса, ребята мне говорят: «Вон Марина идет», — и показывают на женщину в легком ситцевом платьице. Я говорю: «Бросьте. Она только что прошла в таком шикарном наряде…» — «Спорим на бутылку коньяку, что это она». Я говорю: «Давай». Пошел туда, посмотрел — действительно Марина. Она, оказывается, остановилась в этой же гостинице, где проходил банкет, так что пошла к себе и переоделась.
Потом я увидел Тамару Федоровну Макарову и Сергея Аполлинариевича Герасимова — я их хорошо знал, — подошел, поприветствовал. И мне захотелось подарить цветы Марине. А в это время входил какой-то тип, и в руках у него было несколько гвоздик. Я к нему: «Продай букет!» — «Нет, не могу». — «Ну дай три цветка». — «Нет». — «Ну хотя бы один!» И он мне один цветок дал. Я решил преподнести его Марине. А потом подумал: «С какой стати? Тамара Федоровна— русская звезда. Подарю-ка я ей». Подхожу: «Тамара Федоровна, позвольте вам преподнести гвоздику». Она меня расцеловала. А в это время заиграла музыка. Тут Сергей Аполлинариевич быстренько — раз! — к Марине, схватил ее и пошел с ней танцевать. Он же любитель таких штучек. Я пошел с Тамарой Федоровной, и в это время Володя появился. Он взял Марину, они начали танцевать, и он ее уже не отпускал… А Лева Кочарян, я и все наши ребята, которые там были, мы их взяли в кольцо, потому что все прорывались к Марине танцевать. Но Володя до самого конца никому этого не позволил. Мне запомнилась его фраза, которую он тогда нам сказал: «Я буду не Высоцкий, если я на ней не женюсь». Это, как сейчас, помню.
— А были ситуации, когда он вам помогал в жизни?
— Были, конечно. Как-то он мне сказал такую фразу: «Ты единственный, кто у меня ничего не просил». Для него это было удивительно. Я сказал: «Володя, а мне ничего, собственно говоря, не надо». — «Как? Ну все как-то обращаются, просят, например, что-нибудь привезти». — «Нет, — говорю, — не надо». И вот однажды, когда он только что приехал из Франции, мы были у него на улице Телевидения, и вдруг он мне говорит: «Все, старик, я все про тебя знаю». Открывает шкаф и достает великолепный, совершенно новый кожаный пиджак-красавец: «Ну-ка померь». Я надел. «Все, — говорит, — не снимай». — «Да ты что, Володя! Кто же такие подарки… И потом, я ведь не просил, зачем он мне!» — «Нет, бери». Ну я снял все-таки этот пиджак. Володя успокоился, но достал какую-то рубашку и говорит: «Если откажешься, я с тобой поссорюсь». — «Спасибо, Володя, но…» — «Все! Моя душа будет спокойна». Эта рубашка у меня до сих пор дома лежит — очень хорошая рубашка, красная, вельветовая, в мелкий рубчик. Володя любил делать добро…
