Сергей Есин - Дневник, 2012 год
Вчера по телевидению, которое почти не смотрю, показали встречу Зюганова с подмосковными текстильщиками — павловские платки. В процессе встречи выяснилось, что в форме наших военнослужащих нет ни одной капли ткани с русской шерстью, какой уж здесь русский текстиль. Так талантливо наше министерство обороны расходует свои деньги. Обязательно эту информацию постараюсь вставить в свой новый очерк о Зайцеве.
Так как телевизор смотрю мало, то сегодня устроил себе день просмотра. Самое любопытное — это реакция лучших людей страны на два предвыборных предложения В. В. Путина. Аудитория состояла ещё и из самых богатых людей — промышленники и деловые люди. В первом случае Путин поднял тему о приватизации девяностых. Боже мой, какие телевизионная камера показала кислые лица в дорогих итальянских костюмах. Во втором случае, обращаясь почти к такой же аудитории, В. В. Путин спрашивал у итальянских костюмов, как они относятся к налогу на роскошь. Какое здесь раздалось упоительное хихиканье! Какие подмигивания: наш-то что творит!
13 февраля, понедельник
С утра выбирал цитаты из книги, которую уже читаю несколько дней. Это огромный том документов и публикаций, посвящённый истории возникновения и ситуациям вокруг Сталинских премий. Выписывая цитаты, я обратил внимание, что книжка стоит тысячу рублей, но стояла бы мёртвым грузом, если бы случайно не попала мне на глаза. В этом и ещё одно преимущество традиционных библиотек перед разными электронными приборами. Уже глаз на полках рифмует смыслы. Естественно, кое-что интересное и поучительное для себя и времени нашёл. Например, злорадство соратников по искусству, когда начались первые неприятности в Камерном театре, которым руководил Таиров. Театр поставил пьесу Демьяна Бедного «Богатыри», в которой издевательски освещено Крещение Руси.
Ценин, заслуженный артист Камерного театра: «До тех пор, пока не кончится монархия в нашем театре, до тех пор, пока единолично все вопросы будет решать Таиров, не считающийся с ведущими работниками театра, до тех пор театр будут преследовать политические провалы».
Станиславский, народный артист СССР: «Большевики гениальны. Всё, что делает Камерный театр,— не искусство. Это формализм. Это деляческий театр, это театр Коонен».
Леонидов, народный артист СССР: «Когда я прочёл постановление комитета, я лёг в постель и задрал ноги. Я не мог прийти в себя от восторга: как здорово стукнули Литовского, Таирова, Демьяна Бедного. Это страшней, чем 2-й МХАТ».
Яншин, заслуженный артист МХАТа: «Пьеса очень плохая. Я очень доволен постановлением. Нельзя негодными средствами держаться так долго. Сейчас полностью выявляется вся негодность системы Таирова. Чем скорее закроют театр, тем лучше. Если закрыли 2-й МХАТ, то этот нужно подавно».
Хмелёв, заслуженный артист МХАТа: «Совершенно правильное решение. Руководство видит, где настоящее искусство, а где профанация его. Надо ждать за этим решением ликвидации Камерного театра. Этому театру делать больше нечего».
Кедров, заслуженный артист МХАТа: «Если закроют Камерный театр, одним плохим театром меньше будет».
Станицын, заслуженный артист МХАТа: «Это театр, в котором плохо играют, плохо поют, плохо танцуют. Его нужно закрыть».
Самосуд, художественный руководитель Большого театра: «Постановление абсолютно правильное. Камерный театр — не театр. Таиров — очковтиратель. Идея постановки «Богатырей» порочна. Демьян Бедный предлагал мне эту пьесу ещё в Михайловский театр, но я от неё отказался».
Мейерхольд, народный артист республики: «Наконец-то стукнули Таирова так, как он этого заслуживал. Я веду список запрещённых пьес у Таирова, в этом списке «Богатыри» будут жемчужиной. И Демьяну так и надо. Но самое главное в том, что во всём виноват комитет и персонально Боярский. Он меня травит».
В этой же книжке есть замечательный эпизод, связанный со Сталиным, о котором так много последнее время пишут, и в основном с эпитетами «кровавый». Этот эпизод можно назвать так: «Как возникла Сталинская премия».
«В тридцатые годы, чем дальше, тем больше, культ Сталина разрастался до невероятных размеров. Любое слово вождя, где бы оно ни было произнесено, немедленно подлежало публикации. И каждый раз, будь то его выступление на съезде, статья в газете или изданные миллионными тиражами книги, в приёмную Сталина привозились аккуратно запечатанные пачки новеньких банкнот — очередной гонорар.Все деньги, которые поступали на имя Сталина. Поскрёбышев складывал в огромный металлический шкаф, который стоял в приёмной. Однажды, это было в начале 1939 года, после того как из издательства в очередной раз привезли новую порцию денег, Поскрёбышев стал укладывать их в шкаф и уронил несколько пачек на пол. Он опустился на колени, принялся их подбирать, и в это время в комнатку вошел Сталин. Он молча посмотрел на пачки денег в банковской упаковке, лежащие на полу, на испуганное лицо Поскрёбышева и буркнул:— Зайди!»
Дальше, после того как Поскрёбышев объяснил, что это за деньги, Сталин созвал членов Политбюро для традиционной разборки.
«— Как позволяет вам ваша партийная совесть получать деньги за то, что вы говорите или пишете от имени партии? У нас есть талантливые писатели, учёные, но мы им не платим столько, сколько платят вам. Поэтому предлагаю всё, что вы получили за партийные публикации, немедленно вернуть в бюджет. И начнём с меня. Видите — в приёмной уже сидят люди и принимают деньги. И сегодня же оформим постановление, запрещающее издательствам выплачивать гонорары за выступления или печатные публикации членам и кандидатам в члены Политбюро, членам ЦК, а также наркомам и замнаркомам».
Любопытно, можно ли кого-либо из наших министров или просто больших начальников оттащить от денег? Для завершения сюжета сообщу: именно во время этой сталинской разборки кто-то из соратников предложил: а почему бы этими деньгами не начать финансировать некую премию?.. Дальше какой-то счастливец выдавил из себя слово: Сталинская.
Продолжение этого сюжета — следует. Книга не дочитана.
Днём приходила девушка-корреспондент из «Вечерней Москвы». Довольно быстро выяснилось, что она заочница из нашего института — Женя Коробкова. Договорились об интервью мы чуть ли не две недели назад, когда я был в ЦДЛ на утреннике в честь Высоцкого. Мороз сегодня стоял для Москвы непривычный — чуть ли не тридцать градусов. Сразу потащил Женю на кухню греть и пить чай. Моя студентка, начитавшись моих дневников, где я довольно много пишу о собственной кулинарии, пришла со щедрыми дарами, я даже застеснялся. Здесь был кусок сыра, какое-то печенье, которое я до сих пор не раскрыл, и коробка жареной таллинской кильки в томате. В качестве интеллектуального презента Женя вручила ещё и пять номеров «Тонкого журнала», который, кажется, она и выпускает. У неё надежда на то, что у меня бывает много пишущего народа, так надо журнал раздавать. Я, в свою очередь, вытащил коробку конфет и собственного изготовления яблочный джем. Кто кого?
