Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!
«Он сидит на ступенях Хореографического училища. Солнце играет в его волосах и падает на складки пиджака. Такой молодой. Такой неприкаянный. И такой настоящий».
Тамара Закржевская, сделавшая это поэтическое описание, окончила Ленинградский государственный университет по специальности филолог. Любительница и неплохой знаток балета, она видела Рудольфа на школьных спектаклях, восхищалась им во время выпускного экзамена, «когда Нуреев, гибкий мускулистый раб из «Корсара», невесомо взлетал над сценой, была совершенно покорена его исполнением роли Фрондосо в «Лауренсии», сама отказываясь верить, что этот блистательный танцовщик, ни в чем не проигрывающий в дуэте с Дудинской, — вчерашний школьник, танцующий в театре свою первую серьезную партию. О Рудике говорили, сравнивали его с Чабукиани, и мне казалось, что в жизни Нуреев должен быть каким-то необыкновенным, значительным, даже не знаю каким… Ну, что вот идет он по улице, блестящий, неотразимый, и затмевает всех, а девушки просто пачками в обморок — направо, налево…»
Однажды в антракте очередного балетного спектакля Тамара заметила в фойе одну из своих приятельниц, которая разговаривала с каким-то молодым человеком. Невысокий и очень юный, был он одет неброско. Тамара кивнула, проходя мимо, но вдруг услышала:
— А вот, Тамара, познакомься, это Рудик Нуреев.
Девушка на мгновение остолбенела. «Случается такое в жизни — смотрю и не могу поверить. Этот тоненький, совсем не «звездный» мальчик с лучистыми глазами — Нуреев?»
Тамара начала очень глупо и весело смеяться. Хохотала и ничего с собой поделать не могла — такое случается в юности. Знакомая глядела удивленно, а молодой танцовщик явно смутился. Тамаре пришлось извиниться, произнести какой-то дежурный комплимент, и собеседники разошлись в разные стороны, наверняка недовольные сами собой.
Через несколько дней Тамара вновь столкнулась с Рудольфом, на сей раз у билетной кассы в вестибюле театра. Поздоровавшись с девушкой, он внимательно посмотрел на нее и спросил с улыбкой:
— Скажите, вы так смеялись… Почему?
— Я представляла вас совсем не таким.
— Вы думали, что я высокий, красивый и черный?
Они вместе вышли из театра, а потом просто шли по улице и разговаривали. Перед тем как расстаться, договорились сходить как-нибудь вместе в Эрмитаж.
С этого момента началась их дружба, длившаяся в течение трех лет. Вместе ходили в музеи, в театры и кино, очень часто — в филармонию.
«В Рудике было одно совершенно поразительное качество: несмотря на нехватку академического образования, он обладал безукоризненным вкусом и постоянно стремился узнать, увидеть, прочитать что-то новое, пополнить пробелы в своих знаниях. Я ни разу не слышала от него слова «скучно». Наоборот, Рудику всегда не хватало времени. И были, конечно, у него свойства просто необъяснимые, то, что называется «от Бога» — это, прежде всего, понимание классической музыки, живописи, архитектуры. В детстве Рудик не получил, да и не мог получить представления о том, что такое Бетховен, Гендель, Бах, тем не менее в его лице филармония обрела очень преданного и благодарного слушателя. Я погрешила бы против истины, если бы стала сейчас утверждать, что, дескать, Рудик хорошо знал литературу. Но интерес его был действительно огромен. Я училась на русском отделении филфака, и первый вопрос, неизменно звучавший каждый раз, когда мы встречались, был: «Ну, что вам сегодня рассказывали?» И я пересказывала ему лекции по специальности».
Однажды на курсе Тамары преподаватель прочел необычайно интересную лекцию о творчестве Даниэля Дефо, и студентка почти слово в слово повторила ее Рудольфу. Он слушал с открытым ртом, а потом спросил: нельзя ли ему тоже ходить в университет? Научный руководитель Тамары, профессор Е.И. Наумов, разрешил ему посещать занятия, и когда у молодого солиста не было репетиций, он являлся в аудиторию вместе с ней. Особенно большой интерес Рудольф проявлял к русской литературе 1920–1930 годов. Как-то Тамара принесла ему из библиотеки томик стихов Бальмонта, и Нуреев открыл для себя этого поэта. Читал он взахлеб, а одно стихотворение даже сделал девизом своей жизни. Так и сказал: «Это про меня!» и гордо ткнул пальцем в страницу.
Ты хочешь быть бессмертным, мировым? —
Промчись, как гром, с пожаром и дождями…
«Потом я приносила ему еще Северянина и Гумилева. И тоже восторг от первой встречи с творчеством замечательных поэтов. Затем был Максимилиан Волошин. Он тогда у нас не публиковался, но я откуда-то достала страниц сорок, отпечатанных на машинке. Рудик читал очень внимательно. Особенно ему понравилось стихотворение, начинавшееся словами: «Обманите меня, но совсем, навсегда…»
Мы много гуляли вместе. Часто на прогулки я брала с собой свой маленький фотоаппарат «ФЭД» и снимала Рудика. Фотографироваться он очень любил, всегда сам выбирал натуру, с удовольствием позировал. Так начала складываться моя любительская фототека с неизменным персонажем — Рудиком. Потом я стала брать фотоаппарат и в театр, пыталась снимать во время действия.
Некоторые фотографии выходили вполне удачными. Мы с Рудиком придумывали им названия. Так, снимок, где Рудик, подобно киношному итальянскому беспризорнику, картинно виснет на решетке Михайловского сада, назывался у нас «Ищу работу», тот, где он печально глядит на собственное отражение в пруду — «Нарцисс» и т. д.
Рудольф Нуреев. 1959
Моя приятельница, фотограф из Кировского Люся Никонова, проявляла для меня пленки и распечатывала удачные фотографии..»
К тому моменту, когда Рудольф стал невозвращенцем, у Тамары собрался уже довольно солидный фотоархив его творческой и личной жизни. К сожалению, большая часть этого архива была уничтожена отцом Тамары после суда над ее другом. Погибли уникальные снимки, а также эскизы костюмов, нарисованные Рудольфом к первому акту «Жизели». После того как Нуреев остался во Франции, его костюмы «по наследству» перешли к тогда еще совсем молодому артисту, тоже ученику Пушкина, Сергею Викулову.
Фотоархив Тамары обрел впоследствии второе рождение. Негативы оставались у фотографа Люси, и много лет спустя ей удалось переправить их и часть других фотографий на Запад Рудольфу. Тамаре часто приходилось видеть собственные снимки с надписью «автор неизвестен» в западных изданиях и фильмах…
Но некоторые фотографии остались у нее навсегда. Как остались навсегда и воспоминания о юности, освещенной светом столь искреннего и трогательного чувства, что перехватывает дыхание.
