Памела Трэверс - Московская экскурсия
— Это просто детский сад, — сказал Первый Профессор, который пришел чуть раньше других.
— Просто детский сад в прекрасном золотом... Нет-нет, Профессор, я не то имела в виду. Не слушайте меня. Я пьяна. Это все водка!
Глаза Профессора блеснули.
— Где вы ее взяли?
Взмахнув рукой, я дала понять владельцу бутылки, что Профессор мой лучший друг. Шофер снова наклонился и извлек свое сокровище.
Вид Первого Профессора, пьющего водку прямо из горлышка, никогда не изгладится из моей памяти. Но он так строго зыркнул на меня, что я прикусила язык и удержалась от комментариев.
На обратном пути в перерывах между приступами пьяного смеха Профессор поведал мне, что им показали еще одни ясли, теплицы и несколько грядок со свеклой. По его тону я догадалась, что он устал от младенцев и ему уже до лампочки овощеводство.
Препираться с «Интуристом» было бесполезно. С откровенно лживыми минами они утверждали, что мы видели именно колхоз. Ввернув парочку хлестких словечек, мы заявили им, что ничего и близко похожего мы не видели, тогда они весьма высокомерно дали нам понять, что их курс изучения английского языка не включал ругательств, чему они очень рады...
Вчера вышел ужасный конфуз. Это случилось вечером на балете. Ну да, мы все же попали на балет. Я разочарована: нам показали не современный спектакль, a «Lac des Cygnes»[38] в такой устарелой постановке, что мы словно бы вернулись в царские времена. Впрочем, надо отдать должное их технике — танцевали они превосходно. По крайней мере, намного лучше, чем то, на что способны мы на Западе. Добавление — «ский» или «ов» к английской фамилии не добавит русского масла и вина к английской крови. Но мне-то хотелось посмотреть балет, где классическая техника, освобожденная от плесени традиций, соединяется с новыми формами и интерпретациями, a Lac оказался лишь впечатляющей демонстрацией tour de force[39]!
Зато вновь, как и на «Гамлете», публика была великолепна. Казалось, что некий безымянный волшебный сок течет сквозь вас, вызывая то редкое ощущение гармонии, которое появляется, когда много людей в едином порыве разделяют общее чувство босторга. В театре я чувствовала полное слияние с русскими, возможно, потому, что театр — единственное место, где они становятся свободными людьми и не ведут себя как члены групп, ячеек и советов. Так что выходка Третьего Профессора и Фермера-Птичника была особенно неприятна.
Мы все: Третий Профессор, Птичник, две Учительницы и я, оказались в одной ложе с парой русских. Один из них, как удалось узнать благодаря ломаным французским фразам, был шурином Скрипача. Он так гордился этим родством, что у меня язык не повернулся признаться ему, что игра Скрипача показалась нам весьма посредственной. Наш сосед сообщал мне имена всех танцоров и нашептывал на ухо в антрактах содержание следующего акта. После исполнения великолепного pas seul[40] публика с восторженными возгласами вскочила с мест и принялась размахивать программками.
И вот представьте себе мой ужас, когда посреди всего этого рокота восхищения я услыхала у себя за спиной выкрик: «Лжец!» Я обернулась. Оказалось, что Третий Профессор и Фермер-Птичник под шумок выясняли отношения. (Они всегда недолюбливали друг дружку, а тут их терпение лопнуло.) Зажегся свет, и публика в изнеможении опустилась в кресла. Но ТП и ФП уже почувствовали вкус крови и сцепились не на жизнь, а на смерть. Они продолжали свою перепалку, осыпая друг друга оскорбительными эпитетами, и при этом сохраняли на лицах застывшие улыбки — русские не должны догадаться, что двое англичан потеряли самообладание. Но даже слепоглухонемой африканский дикарь без труда бы смекнул, что к чему, а уж русские, естественно, были поражены.
ТП повернулся ко мне и с натянутой улыбкой прошипел:
— Вы слышали, как он назвал меня?
— Что он говорит? — прошептал мне на ухо шурин Скрипача.
Что прикажете отвечать? Скажи я: да, слышала — навлеку на себя гнев ФП, а скажи — нет, ТП решит, что я затаила на него злобу после эпизода с «землей надежды и славы».
— Что он говорит? — не унимался шурин Скрипача.
— Тсс! Они обсуждают балет. Англичане очень серьезно относятся к искусству танца, они приходят в восторг от pas-bas, plie воспламеняет их, a entrechat...
Кажется, шурин Скрипача мне не поверил.
Вот положеньице! С грехом пополам удалось достичь перемирия, и к концу антракта соперники уже сидели на своих местах, повернувшись спиной друг к дружке, и с надутым видом глядели в никуда. Но на протяжении всех последующих действий я явственно ощущала клокотавшую в них жажду реванша.
— Если я еще раз услышу... как вы называете меня... я вам мозги вышибу... не удивлюсь... если вы шпион... которому платят русские... Повторите это еще раз... Только попробуйте это сказать...
— Incroyable![41] — бубнил шурин Скрипача, то ли обращаясь ко мне, то ли бормоча себе под нос. — Incroyable!
На обратном пути ТП и ФП шли по разным сторонам дороги. Они до сих пор пребывают в состоянии войны, а я, незадачливый нечаянный свидетель, занимаюсь тем, что ношу белые флаги и голубей от одного к другому.
В иных обстоятельствах я, возможно, посчитала бы это даже забавным, но сейчас я так устала от антагонизма. Мы, англичане, из последних сил стараемся поддерживать в себе искреннее восхищение, а русские упорно стоят на своем. Стоит ли удивляться подобным вспышкам? Суждено ли нам вернуться к нормальной жизни? Цветущие кусты утесника в темных ложбинах, стада, утопающие по колено в траве; ярко-зеленые поля Ирландии, где в ежедневном преображении трава становится плотью — существует ли все это на самом деле или сохранилось только в моей памяти? О боже...
Сегодня, проходя по Красной площади, я повстречала человека, который толкал тачку, нагруженную бронзовыми бюстами Ленина и Сталина. Часовые, стоявшие на карауле у ворот Кремля, заметив священный (серийного производства) груз, вытянулись по стойке смирно и лихо отдали честь. Но представьте мое потрясение, когда я увидела, что толкавший тачку мужчина настолько забыл о торжественности своей миссии, что не снял шапку.
7
И вот — высшая точка моей поездки: меня пригласили на чай к Члену Коммунистической Партии. Когда М. сказал мне, что я просто обязана встретить А., я выслушала это достаточно спокойно. Я не знала, какая это выдающаяся личность. Боже, у него было две комнаты и кухня!
Когда я добралась до места, для чего пришлось показать половине Москвы мой клочок бумаги с написанным печатными буквами адресом, то ожидала увидеть обычную однокомнатную квартиру, наполненную младенцами, дедушками, сестрами, племянницами и тетушками. Но я нашла А. и его жену совершенно одних. Это казалось даже как-то неестественно.
