Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
Следователь прокуратуры Ленинского района сразу же полез в мой письменный стол и стал все из него выбрасывать, наполняя огромный целлофановый мешок записями Стаса, нашими дневниками. Все рассказы Стаса отобрали, два Ваших письма тоже отправили в целлофановый пакет. Со стены сняли портрет Стаса. Зазвонил телефон — не разрешают подходить. Все отняли. Записи о Вас, об отце, о Черепанове, о брате Валере — все было брошено в огромный мешок. Набили его до отказа.
Осталась у меня фотокарточка Ваших родителей, она им не нужна. Стас любил эту фотокарточку. Действительно, очень хорошая. Я могу Вам ее вернуть.
Как хорошо, что мамы не было дома при обыске! Я не представляю себе, как бы она смогла выдержать такое. У нее ведь была операция на сердце. А папу мы похоронили в 1979 году.
Вокруг отвратительные, грязные сплетни. Жуткие сплетни. Я стараюсь не обращать внимания, но друзья звонят, беспокоятся: «Что, разве следствие продолжается?» У меня порою не хватает сил. Хотела уйти к Стасу, но большой глупостью это показалось. Надо нести свой крест. Когда мне вернут наши записи, я хочу напечатать рассказы Стаса. Они того заслуживают. Их надо несколько доработать.
Однажды я получила письмо от Стаса Марьина, где он пишет, что единственный выход из этого положения — это мое самоубийство. Иначе, мол, он не поверит, что я любила Стаса. Ненормальность с его стороны. Друзья мне говорят, чтобы я в суд на него подала за подстрекательство. Я, конечно, не могу этого сделать. По-моему, Марьин — больной человек, ему лечиться надо…
Вот еще что, Александра Александровна. Недавно в квартире артиста Васькова произошло убийство. Васьков и его жена были на гастролях. Оставили свою квартиру студенту режиссерского факультета, которого кто-то убил.
И вот теперь связывают случайный уход из жизни Стаса и это убийство. При чем здесь одно и другое? Разве что убиенного режиссера и Стаса связывал Васьков, но Васьков в последнее время почти не общался со Стасом. Они вместе работали в фильме Бориса Фрумина «Ошибки юности», и Стас хвалил Васькова. Он действительно хороший артист. Наверное, и человек хороший, но Стас относился к нему, как к коллеге — не больше. И потом… студент, которого убили, имел отвратительный порок — гомосексуализм. Его и убили жутким способом, оставив нож в заднем месте. Страшно как. И противно.
Меня в прокуратуре спрашивали об этом студенте, но я не знаю даже его фамилии. Спрашивали, общался ли Стас с ним. Но я и этого не знаю. А у Васькова узнавать не буду.
Получила я вчера письмо из Томска от А. Филатова[3]. Мудреное такое письмо. Его интересует, приеду ли я в Черепанове 13 апреля.
Без Вашего на то согласия я не поеду.
И Попков мне говорил: «Не надо». В прокуратуре тоже не советовали.
Моя душа рвется к Вам.
Хожу в ту маленькую церковь на Арбате, где заочно отпевали Стаса. Меня крестили в этой церкви.
Я постоянно во власти одной и той же мысли — как же это могло случиться?
Все же хорошо было. Особенно в последнее время — все было отлично. Судьба..
Стасик мне как-то сказал: «Я переверну всю твою жизнь». Воистину — перевернул. Сейчас я работаю в штате «Мосфильма», играю несколько хороших ролей в Театре-студии киноактера, но снится мне Театр Вахтангова. Такие прекрасные сны бывают! Часто вижу во сне Стаса. И не хочу просыпаться. Я сны записывала в дневник. Теперь дневники в прокуратуре. В подсознание лезут, чужие мысли подсматривают — маразм какой-то.
Заходила ко мне несколько раз Нина Русланова. Однажды звонит и говорит: «Валя, что это такое? Что за бред? Меня вызывают в прокуратуру. Я отказалась». А потом звонит и плачет: «До каких пор будут память Стаса порочить?»
Я не знаю, до каких.
Лишь бы память о нем светла у нас была, у тех, кто его бесконечно любит. До свидания, Александра Александровна.
Будьте здоровы.
Вы для меня очень родной человек.
С уважением — Валя М.».
…Александра Александровна продолжает диалоги с судьей, прокурором, адвокатами и все больше и больше путается. Это понятно. Очень нервничает. Не надо было в день рождения сына приходить в суд.
Вдруг обрушилась на Проскурина: «Слышал бы Слава, что вчера Проскурин говорил о нем, а сын восхищался Проскуриным».
О Стасе Проскурин не сказал ни одного дурного слова, он говорил только о событиях того трагичного дня — 13 апреля 1978 года.
Мне стало очень больно, когда Александра Александровна стала говорить, что Нина Русланова совсем плохо относится ко мне. У нас с Ниной свои отношения, довольно сложные, но я не верю тому, что Нина может обвинять меня. Я много раз просила судью вызвать ее в суд. Нина хорошо знает и Стаса, и меня. Но она не приходит.
Но кто же поссорил нас с Александрой Александровной? Марьин, друг Стаса, летал в Сибирь. Я провожала его. Просила положить на могилу букет из двадцати четырех роз.
Вернувшись, Марьин сказал, что Александра Александровна расстроена тем, что после похорон я ни разу не была у них. Теперь, в суде, мать Стаса убежденно говорит: «Малявина не любила сына. А Слава любил только Малявину». На вопрос о письмах Стаса к ней Александра Александровна отвечает, что никакие писем у нее нет. Дескать, пропали они.
Уверена, что его дневники и рассказы, которые отняли у меня при обыске, не в прокуратуре, а в чужих руках, у того, кто заинтересован в моей виновности.
В дневниках и в письмах к матери отразился душевный дискомфорт Стаса. Последнее письмо, недописанное, осталось у меня, и я его помню наизусть.
«Матушка родная, здравствуй!
Хотел написать тебе письмо, как только получил посылку, да как-то все не мог собраться. Замотался я вконец. Уже не хочется никакого кино, ни театра, ничего. Четыре дня в неделю я разъезжаю по разным городам, бесконечные ночи в вагоне, а с утра — съемки.
Приезжаю в Москву, тут спектакль.
И так без конца. Просто из сил выбился. Обещал тебе приехать на несколько денечков — не получается. Хоть бюллетень бери».
На этом письмо обрывается. Начальные строки остались в большом блокноте, — где мы со Стасом письменно размышляли о Великом Инквизиторе.
Не увидели при обыске красный блокнот. Многое, слава Богу, не увидели. Я все бережно сохранила.
Вот ведь письма у Александры Александровны пропали. Может быть, и не пропали, но, по всей вероятности, гражданскому истцу нужно, чтобы они пропали.
Вернувшись из Сибири, Марьин рассказал, что был в гостях у отца Стаса и тот передал мне 25 рублей.
Мы с Марьиным были у Алексея Петровича после похорон Стаса. Дом его мне показался очень интересным. Действительно, книг видимо-невидимо, они аккуратно сложены, поставлены на полки. На письменном столе — папки, тетради, бумаги. Дом просторный, ничего лишнего.
