Анонимный автор - Житие преподобного Паисия Святогорца
Придя к ним в каливу, Арсений сразу понял, что там тоже не останется. Но сказать об этом людям, которые оказали ему гостеприимство, он постеснялся. Первую ночь он совсем не спал. Его мучила тревога, и до самого утра он делал земные поклоны. Старцы, слышавшие ночью шум от поклонов, утром пригласили его для «духовной беседы». «Однажды, – начали они издалека, – некто хотел обмануть своего старца. И вот всю ночь напролёт некто стучал ногой в пол, надеясь, что старец поверит, будто бы некто всю ночь делал земные поклоны. Но старец был не дурак! Некто умер! А когда через три года его окаянное тело достали из могилы, все увидели стра-а-шное зрелище: нога, которой он стучал в пол, не разложилась в земле, а осталась как живая!..»[98]
Когда Арсений понял, что они имели в виду, то подумал, что ему это чудится. Ему стоило огромного терпения и труда прожить с этими старцами месяц. Поскольку старцы принадлежали к разным раскольничьим юрисдикциям, службы они совершали отдельно друг от друга. Ели они тоже порознь, чтобы общая молитва перед трапезой «не вменилась» в совместную молитву с еретиком, которым каждый из них считал другого. Арсения ни один из них тоже не приглашал ни на совместную молитву, ни на совместную трапезу, боясь «оскверниться». Ясное дело, что оставаться там дольше Арсений не мог.
Из Кавсокаливии Арсений пошёл в сторону скита святой Анны, желая наконец дойти до каливы старца Хризостома. Его ноги дрожали от истощения, сердце было готово выпрыгнуть из груди от тревог и переживаний. Однако Благой Бог позаботился о том, чтобы дать Арсению утешение и показать ему путь, во́ньже по́йдет.[99] Когда он уже едва передвигал ноги от бессилия, на тропинке ему повстречался епископ Милито́польский Иерофе́й,[100] который жил тогда на покое в келье святого Елевфе́рия, в местности, называемой Вулевти́рия, недалеко от пристани святой Анны. Увидев чрезвычайно худого юношу, который еле стоял на ногах, добродетельный епископ испугался и под руки отвёл его в свою каливу. Он тут же послал келейника за рыбой, сам пожарил её и усадил Арсения за стол, налив ему немного вина. Арсений боялся, что если он выпьет, ему станет плохо, но епископ перекрестил вино и сказал: «Выпей-выпей, сынок, силы прибавится». Забота и сердечность доброго архипастыря стали для измученного Арсения великим утешением. Он рассказал о своих злоключениях, и духовно мудрый архиерей посоветовал ему вступить в общежительное братство монастыря Эсфигмён, который был в те времена «одним из лучших общежитий Святой Афонской Горы».[101] Следуя архипастырскому совету, Арсений зашёл к старцу Хризостому и сказал ему, что собирается поступить в общежительный монастырь. Отец Хризостом заставил Арсения забрать деньги, которые тот передал ему три года назад, дал ему своё благословение, и Арсений ушёл от него в мирном состоянии духа.
В Новом скиту
По дороге в Эсфигмен Арсений зашёл приложиться к иконам и святыням в соборный храм Нового скита. Однако там его ждали новые «приключения». К нему подошёл один иеромонах и спросил:
– И откуда же мы родом?
– Из Коницы, – ответил Арсений.
– Коница! Коница! – всплеснул руками иеромонах. – Родные места! А я из Янины. Ну здравствуй, земляк. Никак, в монахи собрался?
– Да, – ответил Арсений. Будучи совсем бесхитростным, он без задней мысли рассказал иеромонаху обо всём, что пережил, добавив, что сейчас идёт в монастырь Эсфигмен, хотя изначально стремился к подвижнической жизни в пустыне.
– К подвижнической жизни в пустыне? – переспросил иеромонах. – Считай, что тебе повезло, ты принят в наше братство. Я подвизаюсь здесь, в каливе святого Димитрия. И знаешь, кто был моим старцем? О, это был знаменитый иеромонах Неофит!
Арсений в простоте душевной пошёл за иеромонахом, желая ещё раз попробовать начать монашескую жизнь в каливе.
Старцем каливы святого великомученика Димитрия после кончины упомянутого иеромонаха Неофита был его благоговейный послушник – Дионисий, иеромонах и духовник. Вот его-то «послушником» и был встретившийся Арсению иеромонах.[102] Он постригся в монахи, чтобы не идти на войну, потом служил на приходе в Афинах. Жил он шалтай-болтай и отличался явным мирским духом – до такой степени, что имел в келье радиоприёмник. Будучи намного младше старца Дионисия, он не ставил его ни во что, дерзко и грубо с ним разговаривал и заявлял: «Я тут старец, а ты – послушник!» Когда Арсений стал жить в их каливе, этот иеромонах относился к нему как к слуге – до такой степени, что давал ему стирать своё нижнее бельё. Старец Дионисий жаловался на этого иеромонаха Арсению и просил: «Он мне уже всю печень проел, Арсений. Оставайся здесь, чтобы меня похоронить». Арсений собрался уже уходить, но, узнав об этом, иеромонах начал ему угрожать: «А известно ли тебе, что я знаю всех на Святой Горе? Попробуй только уйти! Поверь, что уж я-то постараюсь, чтобы тебя не взяли ни в один монастырь, ни в один скит и ни в одну келью!»
Наконец через четыре месяца этот иеромонах отправился в «турне» со святыми мощами по городам Греции. Арсений тут же ушёл из Нового скита. Был август 1953 года.
Впоследствии, вспоминая о своих больших злоключениях в начале монашеской жизни, преподобный Паисий писал: «Когда я шёл в монахи, то никакой помощи ни от кого не получил. В те годы на Святой Горе было две тысячи отцов – но в какие же руки я попадал! Я был измучен и поджарен со всех боков. Можно было бы остаться в любом из пройденных мною мест, но я боялся опасностей, видя свою немощь. Я благодарен каждому из тех, кто встретился мне тогда на пути. Возможно, пройдя через все эти муки в новоначалии, я расплатился за то, что мучил своих родителей, когда был ребёнком. Кто сейчас знает, как им пришлось тогда со мной намучиться?»
В одном из своих исполненных мудрых советов писем к новоначальным монахам преподобный объясняет, что побудило его к написанию: «У меня и правда болит сердце за новоначальных монахов, и я действительно очень хочу им помочь. Когда сам я был новоначальным, то пережил множество страданий и злоключений, пока не нашёл то, к чему стремилась моя душа. Конечно, в моих злостраданиях не виновен никто из людей. Виноваты в них только мои многие грехи. И, возможно, теми страданиями я расплатился хоть за некоторые из них. А вторая причина моих злоключений в начале монашеского пути – моя деревенская неотёсанность. Я ведь вверял себя первому встречному. За всё благодарю Бога: всё, что произошло со мной, очень мне помогло. Помимо сбитой с меня этими ударами ржавчины ветхого человека, помимо драгоценного опыта, злострадания ещё и умягчили моё жёсткое сердце. Потому сейчас я могу с болью молиться за новоначальных и просить, чтобы они сразу же попали в пригодные условия и принесли благие плоды – в соответствии с призванием каждого».[103]
Глава V. В священной обители Эсфигмен
Монастырь Эсфигмен (архив издательства «Милитос»)
Живой патерик
В середине августа 1953 года Арсений наконец достиг безопасной пристани общежительного Эсфигменского монастыря. Он открыл своё сердце игумену Каллини́ку и рассказал ему о своём непреодолимом желании подвизаться в пустыне. Арсений попросил принять его в монастырь на несколько лет – до наступления духовной зрелости и готовности осуществить своё заветное желание. Игумен согласился. Святой общежительной Эсфигменской обители, с её строгим уставом, утомительными послушаниями, духовным наблюдением и руководством, предстояло стать тем твёрдым духовным островком, оттолкнувшись от которого Арсений впоследствии смог бы совершить духовный перелёт в пустыню, вожделенную для него с детства, не рискуя при этом упасть и разбиться.
Чтобы включить Арсения в список послушников монастыря, требовалось запросить подтверждение из Коницкой полиции. От полицейских родители Арсения и узнали, что он уже на Святой Горе. Вскоре и сам он написал родителям письмо. Ещё одно письмо Арсений послал отцу Павлу (Зисакису). Он поведал другу: «Я пришёл в священную обитель Эсфигмен и остался здесь. Если спросишь, как я живу, отвечу: слава Богу, очень хорошо. В монастыре добродетельные отцы и очень хорошие порядки. Видимо, я оказался здесь по Промыслу Божию. Надеюсь, что Господь сопричтёт меня, Свою грешную и паршивую овцу, к Своему малому монастырскому стаду».
Общежитие Эсфигмена стало для Арсения настоящим живым патериком. Здесь он увидел подвижников, просиявших деятельной и созерцательной жизнью, встретил отцов, которые с рассуждением возделывали в себе монашеские добродетели: уклонение от мира, послушание, воздержание, нестяжание, безмолвие, братолюбие.
Их отречение от мира было всецелым. Они прекратили всякое общение со сродниками по плоти, «в них не было места безвременному и бесполезному общению и разговорам, пустословию и дерзновению».[104] Было немыслимо, чтобы кто-то из отцов подошёл к послушнику и начал расспрашивать его о том, как он жил и чем занимался в миру. Отцы подвизались в святом молчании, которое «есть матерь молитвы, безмолвия супруг, сокровенное духовное восхождение».[105] «Когда я поступил послушником в общежительный монастырь, – вспоминал преподобный позже, – я ни с кем не заводил знакомства. В монастыре было шестьдесят отцов, но ни один из них даже не спросил, кто я и откуда. Человеческого утешения не было, и это помогало мне искать утешения Божественного».
