Георгий Чернявский - Франклин Рузвельт
Правда, перед подписанием декларации произошел любопытный инцидент. Черчилль заявил, что он подпишет документ при условии, что сделанные в нем ссылки на Атлантическую хартию не относятся к Британской империи, во владениях которой уже осуществлены соответствующие принципы. По этому вопросу, вспомнил Черчилль, он выступал в палате общин, и неосторожно добавил, что передал текст этого выступления У. Уилки, в свое время сопернику Рузвельта на президентских выборах, который умер в 1944 году. «Не это ли убило его?» — произнес Рузвельт в пику союзнику, давая понять, что возвышенные слова о правах народов Европы могут быть отнесены и к народам Содружества наций, как еще с 1926 года официально именовалась Британская империя.
В Ливадии Рузвельт вел переговоры со Сталиным об условиях вступления СССР в войну против Японии. Одни встречи проходили только с переводчиками, на других присутствовали Стеттиниус и Молотов. Важнейшей была встреча 8 февраля. За спиной Чан Кайши Рузвельт согласился на щедрую плату, которую потребовал Сталин: включение в состав СССР южной части Сахалина, а также тридцати одного острова Курильской гряды (в том числе нескольких островов, непосредственно примыкающих к основной японской территории — второму по величине острову Хоккайдо), совместное с Китаем владение железными дорогами в Маньчжурии, получение незамерзающего порта на китайской территории (предполагалось, что им будет Дайрен, о чем позже договорились определенно), создание советской военно-морской базы в Порт-Артуре. Соединенные Штаты признали самостоятельность Внешней Монголии, то есть Монгольской Народной Республики, находившейся под влиянием СССР{728}.
Рузвельт пытался вести осторожный торг. Сталин, однако, использовал тот же прием, к которому не раз прибегали с полным основанием западные лидеры, ссылаясь на то, что их позиция может быть оспорена парламентами или народным волеизъявлением. Коммунистический лидер, естественно, ни в каком «народном одобрении» не нуждавшийся, тем не менее заявил президенту, что ему очень трудно будет объяснить Верховному Совету СССР причины вступления Советского Союза в войну с Японией, если он не представит доказательства бесспорных приобретений. В глубине души проклиная партнера по переговорам за демагогию, Рузвельт пошел на все условия, в том числе касавшиеся интересов Китая.
Столь высокая плата была оправданной. Военные советники Рузвельта высказывали мнение, что даже при участии СССР война на Дальнем Востоке может продлиться еще не менее полутора лет, а без него затянется на неопределенно длительное время. Хотя боевая мощь Японии и была сломлена (у нее оставался всего один крейсер, линкоры и авианосцы были или уничтожены, или серьезно повреждены, а нефтезапасов катастрофически не хватало, то есть не было возможности переместить Квантунскую армию для защиты островов), она оказывала ожесточенное сопротивление. Для США и Великобритании это означало огромные дополнительные людские и материальные потери. Предполагалось, что СССР, предприняв быстрое наступление на территории Китая, отвлечет на себя крупные японские силы, не даст возможности перебросить их на Японские острова.
Правда, президенту продолжали докладывать, что примерно к августу будет создана первая атомная бомба, но никто не мог предположить, каковы будут ее реальная эффективность и последствия боевого применения.
Разумеется, весьма важен был не только сам факт объявления войны, но сроки и масштабы действий советских войск. Между Рузвельтом и Сталиным была окончательно достигнута договоренность, что СССР вступит в войну против Японии через два-три месяца после окончания военных действий в Европе, причем сразу же крупными сухопутными, воздушными и морскими силами.
Рузвельт был вполне доволен итогами Ялтинской конференции. Будучи прагматиком, он считал, что добился максимума возможного в интересах Соединенных Штатов и мирового демократического развития. На заключительной встрече уже не за столом переговоров, а в неофициальной обстановке президент даже сказал, что эта встреча напоминает семейный обед.
Действительно, на первый взгляд конференция завершилась принятием согласованных решений и продемонстрировала возможность сотрудничества западных демократий с советским режимом. Но, по существу, в Ялте было положено начало созданию послевоенного биполярного мира, который сохранился на сравнительно долгий исторический период — вплоть до конца 1980-х годов.
За послевоенное время вышло огромное количество литературы (главным образом публицистической), в которой Рузвельт обвиняется в непростительных уступках Сталину в Ялте, в предательстве интересов западной демократии. С этими утверждениями трудно согласиться. Американский президент и его британский партнер действовали в пределах возможного, учитывая, что война еще не была окончена и необходимо было сохранять союз с СССР для ее завершения. Конечно, Рузвельт был уже не тем упорным полемистом, каким представал на международных встречах в предыдущие годы. Болезнь и усталость давали о себе знать. Сказалось и явно преувеличенное доверие к Сталину. По некоторым вопросам президент сознательно шел на компромиссы, которые при объективном анализе следует признать не вполне оправданными (особенно это касалось польского вопроса).
Но Рузвельт соглашался на уступки в надежде на продолжение сотрудничества великих держав в мирное время. Он никак не мог предположить, что всего лишь через год после окончания самой кровопролитной в истории войны в Европе опустится «железный занавес» и начнется новая, теперь уже холодная война, которая с приливами и отливами будет продолжаться четыре с лишним десятилетия.
Сам президент, члены американской делегации и правительственные органы сочли решения Крымской конференции вполне удовлетворительными, соответствующими интересам США. Главным было согласие СССР вступить в войну против Японии через два-три месяца после окончания войны в Европе.
Американский публицист и историк Т. Морган оценивает конференцию в Крыму образно: «Было что-то сюрреалистическое в этих трех пожилых мужчинах, сидящих вокруг стола на черноморском курорте, поедающих кушанья из десяти блюд, перемежающих их многочисленными тостами, поочередно поддразнивающих и восхваляющих друг друга и радующихся теплоте своего товарищества, которое проистекало в основном из их высокого положения. Они знали, что место в истории им обеспечено, и в то время, как они поглощали пищу, выпивали и ожидали, пока переводчики закончат очередное высказывание, они решали судьбы сотен миллионов людей»{729}.
