Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора
Обедал в нашей столовой вместе Георгием Петровичем. Мы знакомы с ним с 1959 года, когда я привез в Ярославль выставку живописи «Советская Россия». Мы оба были молоды, Георгий Петрович тогда был лейтенантом. Я дал ему список книг, необходимых для самообразования. Он до сих пор эти книги, которые прочел, помнит. Я опознал свой почерк по «Истории живописи в Италии» Стендаля. Вообще в молодости все равно, какие читать книги, главное, читать хорошие. И если мы в советское время не смогли прочесть Джойса, то читали Стендаля. Если бы был Джойс и Миллер, то смотришь, на Стендаля и Флобера времени бы не хватило. Сейчас Георгий Петрович — юрисконсульт «Налоговой полиции», юристом из военного-кадровика он стал позднее и считает, что к этому подвиг его в свое время я. Какая масса людей рассказывает о моей юности байки.
Вечером надел себе на шею золотую цепочку, крестик и знак зодиака. Не старая ли эта Лапландская история, несмотря на стихи? Да и стихи совпадают. Вот и всплыло имя М.Н. П-ая.
12 февраля, суббота. Наконец-то позвонила из Гатчины Генриетта Карповна. Я сделал вид, что ничего не произошло, но для себя решил: в последний раз. Институту это уже не нужно, в понимании знаковой литературы мы расходимся.
Весь день читал работы студентов и документы. Паша Лукьянов страшно за это время вырос, он нашел и свой стиль, и тему, главное — в том, что он пишет, он свободен. Мне даже не верится, что это мой ученик. Он реализовал мой совет — ближе к реализму. Пожалуй, я начну печатать его рассказы. Очень интересно начала работать и Катя Фролова. Она написала рассказик про семью, где угол треугольника: трое влюбленных друг в друга мужчин. Им, молодежи, виднее такая ситуация. Самое главное, что это внутренне социально и есть прочерк сюжета, который в институте нелюбим.
13 февраля, воскресенье. Для «Труда»:
«Наше, несмотря ни на что, все еще советское телевидение хорошо тем, что показывает прекрасные картины жизни и героических людей. Одним из таких людей я считаю Владимира Лукина, депутата Госдумы, потребовавшего роспуска парламента, потому что парламент не избрал его вице-спикером. Этот замечательный поступок заставил меня поискать другие яркие высказывания депутата. И в новом справочнике «Кто есть ху» я нашел: «нельзя, чтобы хвост вертел животным…»
Самой выдающейся картиной прошлой недели я бы назвал пейзажи и съемки одного из подмосковных охотничьих хозяйств. По уверениям жителей и корреспондентов, здесь охотятся высокопоставленные и просто москвичи, имеющие охотничью карточку стоимостью в 25, 10 или 5 ТЫСЯЧ долларов. По словам телевидения, бьют они дичь и других, еще не убитых животных, в любое время года независимо от сроков охоты. Ну, в это, зная строгое соблюдение в родном Отечестве законов, я не поверил».
Звонил Лыгарев, три каких-то мальчика из общежития скинули с пятого этажа стол и еще что-то из мебели. Лыгарев обещал прислать докладную.
14 февраля, понедельник. Н.Л. Дементьева пригласила меня в министерство культуры на процедуру представления Путиным нового министра. Им стал Швыдкой. Это означает все то же: Смелянский, Марк Захаров, Волчек — их мнение. Это вопрос все той же кланово-национальной эстетики и культуры. Но дело не в этом, я пришел, двор министерства был почищен, как перед пасхой. Милиция ни одну машину во двор уже не пускала, и поэтому Федя встал где-то в полукилометре от министерства. Мы поговорили с Н.Л. о создании общего проекта реконструкции Института, я рассказал, что уже сделано. Тем временем перед входом в конференц-зал поставили металлоискатель. Но оказалось, что сверху уже был сброшен список приглашенных: члены коллегии и руководители творческих союзов. Опять телефонный звонок, почему-то представлять Швыдкого едет В.И Матвиенко, это неспроста, что-то мне подсказывало, что надо уходить. По дороге встретил идущую через двор Ирину Константиновну Архипову. Путин уже запаздывал. Через два часа Н.Л. позвонила мне и сказала: В.В. так и не приехал, они пили праздничное шампанское без и.о. президента, президент не стал брать ответственность за Швыдкого. Самое интересное, что одновременно с этим Путин индивидуально, так сказать, принимал в Кремле Кончаловского и Гергиева, ставящих в Мариинке «Войну и мир» Прокофьева. Вот тебе и партийное руководство культурой! Посмотрим.
У нас в институте состоялась встреча с профессоршей из Оксфорда Карен Хью, которую очень протежировал Толкачев. Встреча была интересной, но, как мне показалось, милая профессор начинает диктовать всем университетам России, что такое современная британская литература. Одновременно с этим идет нажим на то, что известная нам литература ХХ века — Моэм, Мердок и все такое — устарела. Это, возможно, так, но должно быть чувство классики. Литература всегда следует образцам столетней давности, это вполне понятно, что она опаздывает.
Говорил со Светланой Николаевной Лакшиной о мемуарах Чудаковой. По словам Светланы Николаевны, Чудакова чуть ли не выдвиженка Лакшина. Теперь на него, на покойного, она нападает. Именно он отвел ее к Елене Сергеевне, вдове Булгакова. Ее заявление о том, что она не цитировала Ленина, тоже оказалось очень односторонним. С.Н., работавшая в Гослите, вспомнила внутренние рецензии нашей профессорши.
Умер Игорь Саркисян, один из самый талантливых людей времени. Мы работали вместе: я, Визбор и Саркисян. Я помню его еще молодого, с синевой на выбритых щеках, в красном свитере. А вот литературная судьба не заложилась.
Весь вечер читал мемуары Куняева в «Нашем современнике» и «Дневник» Ник. Бурляева. В мемуарах Станислава об осени 93-го много уже вторичного, рассужденческого. У Бурляева невероятная уверенность в себе. Досталось всем нашим общим знакомым и, возможно, поделом. Когда Андрей Плахов нападал на семейственность в фильме — это, конечно, было некоторое иносказание. Главная цель была — не маленький режиссер Бурляев, а авианосец по имени Бондарчук.
У меня жесточайший приступ аллергии.
15 февраля, вторник. Все утро дома занимался «Лениным» и только к двум приехал на работу. Тут же меня огорошил Сережа Кондратов. То, чего так долго ждали большевики, свершилось — в этом году очередные пять тысяч долларов на главный приз фестиваля он дать не может. Он не сладил со своими пайщиками. Причины у него вполне конкретные и, скорее, я его утешал, нежели он меня. Я всегда горжусь, и гордился Сережей так же, как и моими другими друзьями. Ничего не получая взаимен, — а та реклама, которая неизбежно шла, она мелочь по сравнению с тем, что он давал, практически бескорыстно, на последнем слове я и настаиваю, — Сережа за пять лет отдал фестивалю 25 тысяч. В возмещении, как бы моральных, потерь Сережа предложил по 2 комплекта энциклопедии «Брокгауза» и «Сочинений Толстого» (по 90 томов). Обещал еще также какой-то замечательный подарочный комплект 5-томного Высоцкого. Как последняя деталь, свидетельствующая о специфике русского характера. «Я, конечно, могу дать тысячу долларов, но это из своих личных денег». Тут я принялся уговаривать его этого не делать.
