Александр Гольденвейзер - Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)
Вместе с Владимиром Григорьевичем приехал А. П. Сергеенко.
Л. Н. поместился в домике начальника станции Астапова И. И. Озолина, который уступил для этого сначала часть своей квартиры, а потом куда‑то выселил жену и детей и уступил для больного и бывших при нем весь свой дом.
Кроме Душана Петровича при Л. Н. был сначала какой- то железнодорожный врач, которого скоро сменил врач из Данкова, Семеновский, — очень милый и, кажется, хороший доктор.
2 ноября телеграммой вызвали из Звенигорода Д. В. Никитина. Телеграфировали также Сергею Львовичу.
Температура у Л. Н. была 39,6. В мокроте кровь. Л. Н. ничего не ел.
Часов в восемь вечера приехал Сергей Львович. Л.H., увидав его, очень взволновался, но был ему рад. Сергей Львович поцеловал ему руку. Л. Н. не привык к такой ласке от сыновей; он был так тронут, что со слезами рассказывал об этом Александре Львовне.
В домике жили при Л.H.: Александра Львовна, В. М.Феокритова, В. Г.Чертков, Д. П.Маковицкий и А. П. Сергеенко.
Последний к Л. Н. заходил редко, а дежурил постоянно для различных дел и поручений.
Поздно вечером пришел И. И. Озолин и сообщил окружавшим Л.H., что в Астапово идет экстренный поезд. Все поняли, что это значит… Действительно, спустя некоторое время поезд пришел, и в нем приехали: Софья Андреевна, Татьяна Львовна, Андрей и Михаил Львовичи, доктор из Тулы и фельдшерица при Софье Андреевне. Они все остались жить в поезде, поставленном на запасном пути.
Врачи категорически не допустили свидания Л. Н. с Софьей Андреевной и ни с кем из приехавших, считая это опасным для его жизни. Л. Н. часто выражал опасение (а в бреду этим бредил) возможности приезда Софьи Андреевны.
Как я уже говорил, мы с И. И. Горбуновым и Д. В. Никитиным выехали из Москвы в ночь со 2 на 3 ноября. Кроме нас в вагоне, идущем без пересадки до Астапова, ехало с полдюжины корреспондентов от разных московских и петербургских газет, как вороны, слетевшихся на добычу… Они своей шумной болтовней были очень мучительны. Корреспонденты, по счастью, вышли закусить в Кашире и прозевали поезд, так что приехали в Астапово со следующим. Мы же благодаря этому остались в тишине.
Приехали мы в Астапово рано утром и сразу наткнулись на поезд Софьи Андреевны и сыновей. Это подействовало на меня очень тяжело.
Мы сейчас же пошли к домику, где был Л. Н. Там увидали Александру Львовну, Черткова и других. Милый Озолин устроил нас с Иваном Ивановичем в квартире начальника тяги Устинова. Его домик — на краю довольно большого станционного поселка. Жена его в отсутствии. С ним старуха — мать. Люди сердечные, приветливые. Нас устроили удобно и хорошо.
Положение мы застали очень трудное: у Л. Н. воспаление всего левого легкого и, кажется, значительной доли правого. Температура два дня держалась до 40°. Со вчерашнего дня температура стала падать, и нынче 36,8; Д. В.Никитин смотрит на положение мрачно. Сердце очень слабо, частые перебои. Отсутствие жара признак скорее нехороший. Оно может служить указанием на слабую борьбу организма с болезнью. Все‑таки Никитин безнадежным положение еще не считает.
Трогательны общее внимание и забота, не говоря уже о Л. H., — но по отношению ко всем, его окружающим. Каждый из нас видит от всех самое искреннее желание чем- либо помочь или оказать какую‑нибудь услугу. Мы все косвенно испытываем на себе ту любовь, которою пользуется Л. Н. среди людей, его никогда не видавших и, казалось бы, далеких от его отношения к жизни… Среди этих людей многие совсем «неинтеллигентные»…
Опасаясь, что Софья Андреевна может невзначай войти в дом, у дверей в сенях учредили дежурство. Дежурит по большей части А. П. Сергеенко.
Александра Львовна утром пошла в вагон к Софье Андреевне. Свидание это было ей очень тяжело, так как мира в душе Софьи Андреевны не наступило, и она продолжала говорить все те же свои… слова о Л.H., Черткове и пр.
Среди дня Душан Петрович дал Л. Н. какую‑то подушечку, привезенную из Ясной. Л. Н. сразу узнал ее, очень взволновался и стал расспрашивать, откуда она взялась.
Душан Петрович сказал ему, что подушечку привезла Татьяна Львовна. Узнав, таким образом, о приезде Татьяны Львовны, Л. Н. захотел ее видеть. При свидании с Татьяной Львовной Л. Н. очень волновался, расспрашивал ее о Софье Андреевне — с кем она осталась, ест ли она и пр. Положение Татьяны Львовны было очень трудное. С одной стороны, она не могла сказать Л. Н. о приезде Софьи Андреевны, с другой — не решалась говорить ему на его вопросы неправду. Она сказала Л.H., что ему не следует волноваться, и поэтому лучше сейчас об этом не говорить. Он ей со слезами возразил:
— Но ведь ты понимаешь, как мне нужно для души знать это!
Однако желания видеть Софью Андреевну Л. Н. не выражал, а без этого сказать ему о ее приезде было нельзя. Татьяна Львовна поспешила при первой возможности уйти от Л.H., так как другого выхода из трудного положения не было.
Долго ли удастся скрывать от Л. Н. приезд Софьи Андреевны? Болезнь в случае благоприятного течения может затянуться, по мнению докторов, от двух до шести недель… Положение тяжелое и безвыходное, если исключить один весьма возможный и простой выход, о котором жутко думать…
После ухода Татьяны Львовны Л. Н. сказал Владимиру Григорьевичу, что у него на столе лежит интимная записная книжечка со вставными страницами, и просил Владимира Григорьевича эти вставные листки вынуть и спрятать.
Л. Н. попросил дать ему его большой дневник и стал писать в него. (Это была его последняя запись и вообще последние им написанные строки.)
Вот что он написал:
«Все жил в Шамардине (ошибочно написано «Шарапове») Саша и… показалось, что нас догонят, и мы поехали. В Козельске Саша догнала. Сели, поехали. Ехали хорошо, но в 5–м часу стало знобить, померили — 40 градусов температуры, остановились в Астапове. Любезный нач[альник] станции дал прекрасные две [комнаты]. Ночь была тяжелая. Лежал в жару два дня. 2–го приехал Ч. Говорят, что С. А… В ночь приехал Сережа. Оч[ень] тронул меня. Нынче 3–го Никитин, Таня, потом Гольденв. и Ив. Ив. Вот и план мой. Fais се que dois, adv… И все на благо и другим, а главное мне». (Цитирую по копии Александры Львовны. Французская фраза
— делай, что должно, и пусть будет, что будет — не дописана в подлиннике.)
Часов в пять Л. Н. сказал Владимиру Григорьевичу, что его беспокоит, как бы Софья Андреевна, узнав о его болезни, не приехала в Астапово. Он просил послать телеграмму в Ясную детям и даже диктовал текст ее:
«Состояние лучше, но чрезвычайная слабость. Свидание с мама было бы губительно».
_
Л. Н. выражал Варваре Михайловне беспокойство, что Владимир Григорьевич тратит свои деньги на телеграммы, сказал, что у него есть несколько рублей в кошельке и 50 рублей в записной книжке и просил делать расходы из этих денег. (Денег этих, разумеется, не трогали, и они так и остались в его записной книжке.)
