Владимир Карпов - Судьба разведчика
Иногда у Василия возникала мысль: «Зачем так рискуют „грушники“: приезд в нашу страну таких крупных личностей, при всех предосторожностях, может завершиться провалом из-за какой-то случайности». Но, видимо, были какие-то указания, которые надо было давать лично, глядя глаза в глаза, без использования средств связи или посредников. А может быть, изредка эти личные общения нужны были с «воспитательной целью», чтобы агент помнил, на кого он работает и кто его фактический «хозяин»?
Эта работа немного мешала учебе Ромашкина в Литинституте, потому что встречи происходили обычно вечерами, когда надо было присутствовать на лекциях или семинарских занятиях. Но поскольку это случалось редко, можно было бы даже не упоминать, да, собственно, и нечего писать об этой, хотя и очень ответственной работе.
Но однажды произошло именно то, о чем предупреждал Сурин как о маловероятном исключении.
Случилось это зимой.
В этот вечер Ромашкину вместе с ключами от квартиры привезли шубу.
— Укроешь гостя. Прилетит, наверное, легко одетым.
На этот раз квартира была в городе, в самом центре, без экономки.
Ромашкин проверил все три комнаты. Продукты и вина в холодильнике, чистая постель, все было подготовлено. Охрана обычно с клиентами и Ромашкиным не общалась. Каждый делал свое дело.
На аэродроме тоже все шло обычным порядком, борт небольшой двухмоторный сел, подрулил в сторонку от служебных помещений, а Ромашкин подкатил к трапу, который уже опускали из самолета. Василий взял шубу и поднялся к люку. Прибывший был и на этот раз тоже немолодой, с характерными раскосыми глазами и редкими седыми, зачесанными назад волосами. Шуба была очень кстати: у клиента даже пальто не было, в зеленом кителе и брюках навыпуск. И те из легкой ткани, видно, из южной страны пожаловал. Ромашкин накинул на гостя шубу и помог ему всунуть руки в рукава. Клиент благодарно улыбался и кланялся. И вот, в тот момент, когда Ромашкин, поддерживая приехавшего, спустился по лесенке, вдруг к самолету на большой скорости помчались две легковых машины с яркими, на полную мощь фарами. Этот свет ослепил Ромашкина и приезжего, они прикрыли глаза руками. Василий быстро сориентировался: происходит явное нападение. Помня инструктаж Сурина, выхватил пистолет, натянул шубу на голову приезжего, скрыв его лицо, и быстро, без долгих объяснений, скомандовал: «Назад! В самолет!».
Пассажир поспешно, оступаясь, стал взбираться по лестнице, а Ромашкин встал у её основания, готовый отстреливаться.
На обеих машинах одновременно распахнулись дверцы, и выскочили несколько человек, все они были одеты в черные пальто, на головах черные шляпы. Тот, который вышел из передней дверцы ближней машины, закричал:
— Остановитесь! Не бойтесь, мы свои!
Именно в него в первого собирался выстрелить Ромашкин, но вдруг узнал очень знакомое лицо: «Молотов!» Да, это был никто иной, а министр иностранных дел и вообще второе лицо в государстве — Вячеслав Михайлович Молотов.
Подойдя ближе, он опять громко сказал:
— Уберите оружие! Вы меня узнаете?
— Узнаю, — ответил Ромашкин, пока ещё плохо понимая, что происходит.
— Вот и прекрасно. Сейчас разберемся что к чему, — как бы ответил Молотов на состояние Ромашкина. — Мы заберем вашего пассажира с собой. Ваша миссия на этом заканчивается.
Подошли сопровождавшие Молотова. Ромашкин убрал пистолет, но, все ещё стоя у начала трапа, преградил им путь.
— Но я выполняю приказ…
— Вы меня знаете? — ещё раз спросил Вячеслав Михайлович. — Я Молотов. Я отменяю ранее отданный вам приказ. И мы заберем этого человека с собой.
Ромашкин колебался. Пассажир находился в самолете. Двери экипаж задраил.
Молотов, конечно, государственный руководитель. Но у Ромашкина приказ ГРУ. Никто не должен видеть приезжего! Может быть, именно Молотову нельзя его показывать. В разведке бывают такие дела, о которых не докладывают даже государственным деятелям. Но, с другой стороны, если Молотов приехал к самолету, значит, он в курсе дела о времени прибытия и кто прилетает.
Все это рассказывать долго, а там длилось несколько мгновений. Пока Ромашкин лихорадочно соображал, как быть, приоткрылись двери самолета, высунулся пилот и прокричал:
— Товарищ (он обращался к Ромашкину), вам передали по рации с командного пункта: все в порядке, выполняйте указание товарища Молотова.
У Василия отлегло от сердца, он быстро поднялся в самолет, подошел к прибывшему, сказал по-русски, не зная поймет ли он:
— Извините. Неувязка получилась. Прошу вас, выходите.
Они спустились к машинам. Молотов пожал руку гостю и, не говоря ни слова, пригласил его в свою машину. Василий вдруг опомнился:
— Вячеслав Михайлович, а шуба? Это же казенное имущество.
Молотов даже не улыбнулся, несмотря на явно комическую ситуацию, блеснув пенсне, он строго сказал:
— Вернем мы вашу шубу. Отвяжитесь, наконец.
Ромашкин отошел от машины, которая тут же на большой скорости рванулась с места.
Не зная, чего ожидать — нагоняя или похвалы за свои действия, Василий позвонил по телефону, но не успел доложить о случившемся, генерал Сурин весело сказал:
— Порядок. Ты действовал правильно.
Этот случай был, пожалуй, самый нервный для Ромашкина за последние годы работы в Москве. Он продолжал встречать и провожать очень редких клиентов. И через два — три года с улыбкой просматривал кинохронику, извещавшую о том, что господин N (или товарищ такой-то) «впервые» посетил Советский Союз. На экране мчался эскорт мотоциклов, жители Москвы махали розданными им флажками государства, из которого приехал высокий гость. А Ромашкин, глядя на знакомое лицо улыбающегося с экрана гостя, вспоминал, как он несколько лет назад (иногда не раз) вез этого человека ночью на конспиративную квартиру, и было у него тогда лицо серьезное, озабоченное. И ещё Ромашкин помнил слова генерала Сурина о том, что эту тайну он обязан хранить вечно, до гробовой доски.
Семинар
Один раз в неделю студенты-очники и заочники вместе собирались в аудиториях института. Каждый семинар вел постоянный творческий руководитель. Придя на первое занятие, Василий сел за стол у задней стены и разглядывал своих однокурсников. Они были разные. Всего человек двадцать. Несколько уже немолодых, большинство недавно закончили школу, но уже работали в редакциях газет и журналов. Шумливые и разговорчивые, они подшучивали, обменивались остроумными колкостями. Ромашкин, не привыкший к такому вольному общению, вел себя сдержанно, говорил со «стариками», трое оказались из фронтовиков, донашивали гимнастерки со следами споротых погон и старенькие начищенные сапоги.