Альберт Шпеер - Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Сейчас же, поскольку я сохранял молчание и спокойно смотрел ему в глаза, он, к моему изумлению, смягчил свое требование:
– Если б только вы поверили, что войну еще можно выиграть, если бы вы сохранили эту веру, все закончилось бы хорошо.
Он говорил почти умоляюще, и у меня мелькнула мысль, что, взывая к состраданию, он даже более убедителен, чем в роли повелителя. В других обстоятельствах я, возможно, проявил бы слабость и уступил, но на этот раз я не поддался его чарам, поскольку ни на секунду не забывал о его разрушительных планах.
От волнения я заговорил, пожалуй, слишком громко:
– Я не могу, как бы ни хотел, но не могу. И в конце концов, я не желаю уподобляться тем негодяям из вашего окружения, которые говорят вам, что верят в победу, а на самом деле в нее не верят.
Гитлер не отреагировал на мои слова. Некоторое время он таращился в пустоту, затем снова начал болтать о Kampfzeit – тех днях, когда партия только боролась за власть. Как часто случалось в последние недели, он снова вспомнил о неожиданном спасении Фридриха Великого.
– Каждый должен верить, что все будет хорошо… Вы еще верите в успешное продолжение войны или сомневаетесь? – Он снова требовал хотя бы формального заявления о вере в победу, что связало бы меня по рукам и ногам. – Если бы вы могли по меньшей мере надеяться на победу! О, если бы вы сохранили надежду… это меня удовлетворило бы.
Я промолчал.
Снова повисло долгое неловкое молчание. Затем Гитлер вскочил, все его дружелюбие улетучилось, и он заговорил так же резко, как и в начале нашей беседы:
– Я даю вам двадцать четыре часа на обдумывание! Завтра сообщите мне, надеетесь ли вы на победу. – И он отпустил меня, не подав на прощание руки[313].
Сразу после этой встречи я получил телетайпное послание от начальника ведомства военных сообщений, датированное 29 марта 1945 года и подтверждавшее масштабы катастрофы, ожидавшей Германию после выполнения последних приказов Гитлера. Сообщение гласило: «Наша цель – разрушить всю транспортную систему на оставляемых территориях… Из-за недостаточного количества взрывчатки необходимо использовать любые возможности для вывода всех объектов из строя на длительный срок». В список объектов, подлежащих уничтожению, снова были включены все типы мостов, железнодорожные пути, паровозные депо, все технические сооружения товарных станций, оборудование мастерских, шлюзы и затворы на наших каналах. Одновременно предписывалось уничтожить все локомотивы, пассажирские и товарные вагоны, а грузовые суда и баржи затопить и тем самым заблокировать каналы и реки. Для этой цели следовало использовать любые типы взрывчатых веществ, а в случае их отсутствия устраивать поджоги и уничтожать важнейшие узлы. Только технический специалист мог представить в полной мере масштабы бедствий, которые в результате исполнения этого приказа обрушились бы на Германию. Директивы также были явным доказательством того, что общие распоряжения Гитлера обретают ужасное конкретное воплощение.
Совершенно обессиленный, я упал на кровать в своей служебной квартирке, расположенной в заднем крыле министерства, и задумался над ответом на ультиматум Гитлера. Затем я встал и начал набрасывать письмо. Вначале я разрывался между желанием раскрыть Гитлеру глаза и попыткой найти компромисс, но затем открыто высказал свою точку зрения: «Читая приказ об уничтожении всех материальных ценностей (от 19 марта 1945 года), а затем приказ о принудительной эвакуации населения, я расценил их как первые шаги к исполнению всех выраженных в них намерений… Я не могу больше верить в успех нашего правого дела, если в течение этих решающих месяцев мы систематически уничтожаем базис существования нашего народа. Если мы так несправедливо поступим с собственным народом, судьба не простит нас… Поэтому я умоляю вас не проводить столь губительных для народа акций. Если бы вы смогли пересмотреть свою политику по этому вопросу, я снова обрел бы веру и мужество продолжать работу с максимальной отдачей сил. Ход событий больше от нас не зависит. Только высший судия еще может изменить наше будущее. А нам остается лишь с мужеством и непоколебимой верой позаботиться о выживании нации».
И заключил я свое послание не обычным в личных письмах «Хайль, мой фюрер», а выражением единственной оставшейся нам надежды: «Да хранит Бог Германию»[314].
Перечитывая письмо, я обнаружил слабость своих аргументов. Гитлер вполне мог воспринять мое послание как мятеж и жестоко покарать меня. Предназначенное фюреру письмо я написал от руки довольно неразборчиво и попросил одну из секретарш отпечатать его на специальной машинке с крупным шрифтом, но она мне перезвонила: «Фюрер запретил принимать от вас какие-либо письма. Он хочет лично услышать ваш ответ». А через некоторое время мне приказали немедленно явиться к Гитлеру.
До рейхсканцелярии было всего несколько сотен метров. Ближе к полуночи я ехал по разбомбленной Вильгельм-штрассе, все еще не зная, что скажу фюреру. Если за двадцать четыре часа я не пришел к определенному решению, то, может, во время нашей беседы на меня снизойдет вдохновение?!
Гитлер, не очень уверенный в себе и встревоженный, сразу же спросил:
– Ну и что вы решили?
Я смешался, не зная, что сказать. И вдруг с моих губ сорвался ответ, как я надеялся, не связывавший меня никакими обязательствами:
– Мой фюрер, я полностью поддерживаю вас.
Гитлер помолчал, но явно был тронут моими словами.
Поколебавшись, он пожал мне руку, чего не сделал при моем появлении. Как часто бывало в те дни, к его глазам подступили слезы.
– Тогда все хорошо, – сказал он с явным облегчением.
И я был растроган этим неожиданным взрывом эмоций. На мгновение показалось, что вернулись наши прежние отношения, и я поспешил использовать ситуацию:
– Поскольку я на вашей стороне, вы должны доверить выполнение вашего приказа мне, а не гауляйтерам.
Гитлер поручил мне подготовить соответствующий указ и пообещал немедленно подписать его, но когда мы стали обговаривать детали, он ни на йоту не отступил от прежних распоряжений о разрушении промышленных объектов и мостов. На этом в час ночи мы и расстались.
В одном из помещений рейхсканцелярии я составил инструкции «по обеспечению исполнения приказа от 19 марта 1945 года» и, во избежание дальнейших споров, даже не стал пытаться выразить свое отношение. Однако я строго оговорил два момента: «Исполнение приказа возлагается исключительно на отделы и филиалы министерства вооружений и военной промышленности… Министр вооружений и военной промышленности уполномочен за своей подписью отдавать распоряжения, касающиеся исполнения приказа, в том числе и рейхскомиссарам по обороне»[315].
