Алексей Свирский - История моей жизни
— Вот и хорошо! — горячо перебиваю я: — люблю борьбу. Без борьбы нет достижений… Да о чем говорить, меня уже там знают… Скабичевский, Немирович-Данченко… Мало ли кто еще нам встретится на пути… И, наконец, не бездарность же я какая-нибудь!..
На этот раз побеждаю бесповоротно. Татьяна Алексеевна бросает фабрику.
Осенний сумрак рассвета. Мелкий косой дождь, гонимый ветром, усиливает тоску. Мы с Татьяной Алексеевной едем на вокзал. Там нас ждет Федор Васильевич…
Из всех знакомых и друзей один он — этот странный портной с сердцем поэта — нашел возможным в ненастную ночь притти сюда, чтобы в последний раз обнять меня.
Татьяна Алексеевна старается быть оживленной, веселой, но это ей плохо удается. Я вижу в ее глазах скрытую печаль, и не ускользает от моего взгляда тот момент, когда она белым платочком смахивает с ресниц набежавшую слезу.
Четыре года прожил я в большом многолюдном городе. Здесь я познал первые восторги писательского творчества, здесь я вынашивал будущие произведения, здесь в тессонныё ночи оплакивал свою суровую молодость…
Сколько друзей и знакомых приобретено за эти четыре года! Но в этот холодный час, когда навсегда покидаю город, — около меня один только Христо.
Мой бедный друг, никогда не забуду твоих честных глаз и твоего благородного сердца…
8. Скабичевский
Петербург встречает нас салютом. В Петропавловской крепости ревет пушка, извещающая население о предстоящем наводнении. Въезжаем в сырую изморозь осеннего утра.
Сквозь серый сумрак болотными цветами Желтеют, огни огромных витрин Невского проспекта. По широким панелям неразрывной массой текут сгорбленные силуэты людей, привыкших к бессолнечным дням непогожего севера.
Глухо стучат подковы брюхатой лошадки нашего извозчика… Татьяна Алексеевна заметно оживляется.
— Вот Знаменская церковь. Здесь меня крестили, — говорит она, указывая рукой на большую круглую глыбу, окутанную мутными волнами тумана.
После долгих скитаний по мокрым улицам, остуженным суровым дыханием недалекого взморья, мы находим комнату на одной из линий Васильевского острова.
Уплачиваю квартирной хозяйке за два месяца вперед.
Покупаю трехпудовый мешок картофеля. Запасаюсь чаем и сахаром. К концу дня у нас еще остается семь рублей с копейками.
— Живем, Таня!.. Не робей, курнофиля… Вот увидишь, как хорошо все устроится!.. Чорт с ней, с непогодой! Было бы светло вот здесь, внутри…
Говорю преувеличенно весело. Стараюсь показать себя бодрым, сильным, уверенным.
Татьяна Алексеевна верит, успокаивается и, по-видимому, рада, что попала на родину.
-. Завтра сходим в Галерную гавань. Зайдем к Коле. Вот обрадуется!.. Потом можем посетить Никульцевых, — мечтательно говорит жена.
А я в эту минуту думаю о Скабичевском. Он представляется мне человеком высокого роста, с большой окладистой бородой и добрыми голубыми глазами. Подожду еще денька два, осмотрюсь, приведу себя в порядок, а затем…
Тут мечта начинает творить легенду. Знаменитый критик очень рад моему приезду. Он хвалит «Ростовские трущобы», ласкает меня теплыми лучистыми глазами и предлагает мне вступить в члены редакции только что образовавшегося толстого журнала «Слово».
Проходит день. Ночью долго не могу заснуть. Яркие лучи предстоящего успеха играют в моем сознании. Ощущаю себя в большом многолюдном городе, в центре умственной жизни страны, и, обогретый, успокоенный, я улыбаюсь моему будущему и набираюсь сил для следующего дня.
Татьяна Алексеевна знакомит меня с родным своим братом, Николаем Алексеевичем Ростовцевым, работающим на Русско-Балтийском судостроительном заводе в качестве слесаря.
Входим в маленькую комнатенку с убогой обстановкой и ощутительным запахом сырости.
Николай Алексеевич человек небольшого роста, коренастый, с круглой, коротко остриженной головой. Он светлый блондин с темными усами и небольшой бородкой. Из-под пушистых бровей весело выглядывают небольшие голубые глаза.
Происходит трогательная встреча. Появление единственной сестры, после пятнадцатилетней разлуки, приводит Колю в такое состояние, что несколько мгновений он не может слова вымолвить.
Взволнована и моя Таня. У сестры и брата глаза полны слез.
Узнаем, что Николай Алексеевич второй месяц сидит без работы.
Его жена, довольно миловидная женщина, не спускает удивленных глаз с Татьяны Алексеевны.
В этом полутемном уголке играет трехлетняя белокурая девочка, похожая на куклу.
Татьяна Алексеевна берет ребенка на руки, с материнской нежностью ласкает свою маленькую и единственную племянницу, названную Таней в честь тети.
Худенькое личико, обрамленное светлорусыми локонами, рахитичные ножки и преждевременная печаль в чистых детских глазах, — вызывают чувство острой жалости.
Завязывается разговор между тетей и племянницей.
— Ты знаешь, кто я тебе такая?
— Здаю. Моя тетя, — правильно выговаривая слова, отвечает светлокудрая малютка.
— Покажи, как ты любишь тетю, — вмешивается мать.
Ребенок обеими ручонками обвивает шею Татьяны Алексеевны.
Мягким светом озаряется лицо жены моей.
Непередаваемую ласку источают ее глаза.
— А кто этот дядя? — экзаменуют родители дочку, указывая, ей на меня.
— Знаю, — слышится тонкий голосок.
— Как зовут?
— Дядя Леша…
— К нам пойдешь жить? — вдруг вырывается у меня вопрос.
— Пойду, — отвечает малютка и крепко обнимает ручонками шею Татьяны Алексеевны.
Мы с женой многозначительно переглядываемся. Незаметно передаю ей трехрублевую бумажку.
Собираемся уходить. Девочка поднимает рев. Заканчивается тем, что родители вместе с дочкой идут нас провожать.
Приходим к нам. Угощаем родственников чаем. Татьяна Алексеевна подробно расспрашивает о знакомых, о бывших друзьях, о двоюродных сестрах и о маме крестной.
Девочка все время держит себя прилично. Сама играет безделушками и ни малейшего каприза… Даже родители удивляются.
Но стоит им только подняться с места, как Танюшка заявляет о своем желании остаться здесь. Никакие уговоры не помогают. Ребенок плачет обильными слезами.
Мы снова переглядываемся с женой, после чего я предлагаю оставить до утра ребенка у нас.
Отец и мать колеблются. Но плач ребенка побеждает, и девочка остается у нас.
Нужда берет меня за шиворот, усаживает за стол и шепчет: «Пиши, иначе погибнешь»…
Я подчиняюсь. Иного исхода нет. Надежда на Скабичевского еще не угасла. Но как я пойду к нему с пустыми рзжами?
