Феликс Чуев - Сто сорок бесед с Молотовым
Да, очень любили все они Россию и российский народ…
Известно, что в боях 1917 года красногвардейские отряды «для устрашения» обстреливали безо всякой надобности Московский Кремль. В годы гражданской войны большевики тоже не очень церемонились с национальным достоянием. Вероятно, будут жаловаться на постой кавалерии в Ясной Поляне, в упоминавшемся письме делился Калинин со Сталиным. Хоть и дороги реликвии, но это все-таки «реликвии». По-моему, военный расчет должен быть решающим.
А поскольку «военный расчет» в деятельности партии оказывался решающим постоянно, велась «гражданская война» за светлое будущее, то до каких уж тут исторических реликвий. И вполне понятно, что вандализм в отношении Храма Христа Спасителя «мало беспокоит» Молотова. И вот вынесенный устами одного из современников следующий вердикт Системе – «Ваш деспотизм и насилие является таким невыносимым гнетом, что в сравнении с ним царский режим казался прямо легким».
Но в жертву идее был принесен не только русский народ. И тут следует сказать о метаморфозах интернационализма. В нем потенциально было заложено и великодержавие. В борьбе за мировую революцию начала оформляться концепция «красного империализма». «Мировая коммунистическая республика с Лениным во главе» – этот лозунг был весьма популярен в 20-е годы. Большевики могли идти на любые, в том числе и на территориальные, потери ради сохранения собственного господства. Но это являлось для них своего рода отходом для последующего разбега. Стало происходить под флагом советизации и «освобождения трудящихся» постепенное восстановление былой империи. Это обстоятельство было проницательно оценено в белогвардейском лагере уже в 1919 г. как переход «белой идеи» в «красную». В понимании сути такого процесса кроются и надежды сменовеховцев и «патриотические» повороты в отношении СССР ряда деятелей эмиграции, в целом, конечно, на дух не переносивших большевизма.
И вполне естественно, что народы, о «самоопределении» которых было сказано столько громких фраз, становятся по сути дела объектами новой экспансии. Ставка делается на коммунистов, а когда необходимо – на вооруженную мощь Красной Армии. Так, в период подписания мирного договора с Грузинской демократической республикой (май 1920 г.) Орджоникидзе и Киров в письме к Ленину излагают целый ряд аргументов, почему «мы не можем не пойти на Грузию», обосновывая «вмешательство» в дела независмого государства, а также те геополитические выгоды, которые большевики извлекут, «владея Грузией».
Советский Восток рассматривается как коридор для мировой революции. Г. Чичерин летом 1921 г. делился с К. Радеком весьма мрачными мыслями о политике на Советском Востоке. В Хиве и Бухаре, – писал он, – мы вынуждены были поддерживать своими штыками переворот, однако последствия таковы, что это, в конечном итоге навредило нам, советизация повела к оккупации и к ряду самых неприглядных действий. Наша публика, печально констатировал Чичерин, не может излечиться от авантюристических замашек на Востоке. В чем-то новая колонизация в новой империи стала для ее народов страшней, чем в прежней. Царизм управлял «сверху», через губернаторов и наместников, сохраняя в целом достаточный простор для действия традиционных для этих обществ регуляторов. Большевизм вторгся в эти традиционные структуры.
Борьба с религией, вековыми соц– и культурными обычаями и нормами, экономическими укладами приводила к самым негативным последствиям. В восточные районы нередко посылались люди, не знающие специфики края, уповающие на власть идеи и силу оружия. Видный деятель партии П. Лепешинский сообщал в центр о действиях в Туркестане известного чекиста Г. Бокия, политика которого состояла в том, чтобы «делать чик-чик» местному населению. Нередки были случаи «ссылки» проштрафившихся центральных работников.
Постепенно стала оформляться каста новой, уже партийной, знати. Не случайно, в оперативных сводках ГПУ встречались сведения о том, что «туземцы» считают советских чиновников большими эксплуататорами, чем царских колонизаторов.
В. Молотов полностью оправдывает сталинскую депортацию народов, говоря о том, что они были предателями. Да, действительно, было в их среде и немало, сотрудничавших с гитлеровцами. А разве не было таковых среди украинцев? А среди русских – что стоит армия Власова.
Но не надо спешить, объявляя всех их предателями. Там были разные люди, с разными мотивами. В том числе и те, которых предала на голодную смерть, на истребление ее величество Система. Произошла общенациональная Трагедия.
Молотов с позиций великодержавного высокомерия, имперских амбиций повествует о процедуре «добровольного вхождения» в СССР прибалтийских государств. У кого сила, тот и прав. И как же нам не понять поведения этих народов, очутившихся между гитлеровским молотом и молотовской наковальней. Кровь всегда останется кровью, нет победивших и проигравших в братоубийственных войнах, есть только жертвы… И это надо помнить сегодня всем. И тем, кто не хочет стряхнуть со своих ног прах имперского мышления, ибо альтернативой свободе может стать только нищета тоталитаризма, а подлинное величие страны измеряется отнюдь не ее размерами и военным потенциалом, а величием свободной человеческой личности в ней.
А также и тем, кто не в силах извлечь урок из прошлого, стремится в борьбе за «демократию» использовать все те же методы национал-большевизма, пытаясь достичь благоденствия «своей» нации за счет других. История уже знает, к чему это может привести.
Свои «нравственные» оценки политических событий В. Молотов демонстрирует и при обращении к событиям послевоенного периода. Так, в отношении Л. Берии главная суть молотовского обвинения состоит не в том, что тот убийца, садист и насильник. Нет, плох Берия как «правый», «идейно чуждый человек», что проявилось в стремлении убедить политическое руководство страны не проводить форсированного строительства социализма в ГДР. К слову сказать, несмотря на всю «мерзостность» личности Берии, к всесторонней оценке его деятельности историкам еще предстоит обратиться. Ведь именно он после смерти Сталина явился инициатором целого ряда реформистских проектов, направленных на либерализацию режима, и ряд этих наработок были потом использованы и Маленковым, и Хрущевым.
До самого последнего времени у нас была искажена история так называемой «антипартийной группы», в деятельности которой В. Молотов принял самое активное участие. Знакомясь с его воспоминаниями, еще раз убеждаешься – группа действительно была, но не «антипартийная», а антихрущевская. В претензиях ее участников были и здравые соображения и спорные и неверные вещи. Но право их на собственное мнение вряд ли можно отрицать.
