Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих писателях
В это мгновение Вильям тихо вскрикнул, резко выпрямился и начал падать на спину. Андервуд едва успел подхватить его. Подбежавшие Уайт и Шеллоу поддержали Вильяма, который продолжал выгибаться и трястись, как в лихорадке. Лицо его чудовищно покраснело, из открытого рта лилась белая пена. С закрытыми глазами, широко раскрыв рот, он ловил руками воздух.
Вокруг испуганно закричали женщины. Прибежали полуодетые актеры, подхватили Вильяма на руки и унесли в гримерную. Только там, на каком-то грязном топчане, минут через пять Вильям пришел в себя и открыл глаза.
— Извините, иногда накатывает… — прошептал он.
Андервуд уступил свою карету и актеры отвезли обессиленного, ко всему равнодушного Вильяма домой. В квартиру дамского парикмахера, где передали его из рук в руки его дочери.
Странная это была девушка. Она умела разговаривать разными голосами. Сквозь пелену головной боли, Вильям несколько ночей пытался разглядеть ее лицо. И не мог. Слышал только голоса.
— Бойтесь гнева любящей женщины, Вильям Шекспир! — гневно шипела она голосом Смуглой Леди.
— Вы ничего, кроме сцены не замечаете, мистер Шекспир! — жалобно плакала она голосом Томми-Элизы.
— Ты совсем забыл свою семью, Вильям! — угрожающе кричала она голосом жены Анны.
Только на четвертое утро Вильям услышал еще один голос. Спокойный и мягкий. Он открыл глаза и увидел необычную девушку. Таких он никогда раньше не встречал.
Она была абсолютно рыжая. Вздернутый носик, веснушки по всему лицу, голубые глаза и копна огненных волос.
— Вам нужно хорошенько выспаться! — строго сказала она.
«Прямо-таки, какое-то… солнышко!» — подумал Вильям и впервые за долгие годы, крепко заснул.
13В последнее воскресенье месяца посетители загородного парка, что расположен на юго-востоке Лондона, могли наблюдать странную процессию. Прямо через кусты, кочки и поваленные деревья двигались пятеро мужчин. Впереди двое могильщиков несли на головах, поддерживая его руками, маленький черный гроб. За ними, чуть поодаль, шли три джентльмена. И каждый нес в руках по связке рукописей и бумаг. Но поскольку в отдаленном уголке парка не было ни души, процессия так и осталась незамеченной. А изрядно пьяные могильщики вряд ли могли вспомнить на следующее утро, где были и что делали.
На большой поляне самый представительный из джентльменов сделал знак и процессия остановилась. Могильщики опустили маленький гроб на землю и принялись копать могилу. Покончив с этим, они воткнули лопаты в землю и, прихватив огромную бутылку, отошли в тень большого дерева.
Трое наших друзей, (разумеется, это были они), свалили в гроб все свои рукописи. И подожгли их. Когда от бумаг остался только пепел, друзья заколотили крышку и опустили гроб в яму.
Подоспевшие могильщики быстро сделали свое дело. Соорудив небольшой холмик, они получили щедрую оплату и удалились, посмеиваясь над причудами богатых джентльменов.
Трое друзей склонили головы над могилой.
— Прощай, добрый друг… Портер! — скорбно и с глубоким чувством произнес Шеллоу. — Ты был неплохим малым.
— Печаль наша светла! — поддержал Уайт.
— Лучше б ты вообще не рождался! — слегка раздраженно поставил точку Андервуд. И его можно было понять.
Вильям шел по улице, ведущей к театру. В Лондоне практически все улицы вели к какому-нибудь театру. Да и кому нужна такая улица, которая не ведет к театру.
Всю сознательную жизнь Вильям Шекспир подчинялся своей интуиции. Она вела его по жизни, оберегала от бед и несчастий, подсказывала наиболее верный путь к успеху. Он привык доверять своей интуиции в мелочах и, тем более, в делах серьезных.
Сейчас интуиция подсказывала, приближается финал. Финал жизни в Лондоне. Финал многолетней творческой работы, и… увы!.. просто финал жизни.
Последние месяцы Вильям Шекспир почти каждый день вспоминал пророчества молодых девушек-ведьм на гнилом болоте…
«Одна у тебя будет любовь! Но недолго будешь счастлив. Отнимут ее у тебя, когда будешь в отъезде…»
«Друзей у тебя будет много! Но они предатели по ремеслу своему. Ни одному из них ты не доверишься до конца. Не откроешь сердца…»
«Остерегайся знатной дамы с темным лицом! Душа ее, мысли и желания такие же темные…»
«Последнее создание твое вспыхнет ярким факелом! Только никого он согреет. Никого не обрадует…»
Вильям и сам предчувствовал, что «Генрих Восьмой» последняя его пьеса. Больше он не напишет ничего. И сейчас он идет на последнюю свою премьеру. Потому Вильям Шекспир не спешил. Он всячески оттягивал последнее свое свидание с театром. Нарочно избрал самый длинный, окольный путь…
В «Глобусе» ввели новую моду. Для более состоятельных зрителей начали продавать места прямо на помосте. Справа и слева ставили низкие скамеечки. Дешевой публике во дворе приходилось теперь бесконечно покачиваться вправо-влево и тянуть шеи, чтобы разглядеть все, происходящее на сцене.
Спектакль был обставлен пышно и помпезно. Во время маскарада приветствовали появление короля Генриха салютом из пушек. Это-то и погубило старый театр «Глобус»…
Пыж, сделанный из бумаги, вылетел из пушки и упал на соломенную крышу. Появившийся дым, а затем и огонь, заметили не сразу. Все взоры были обращены на сцену. Когда заметили, было уже слишком поздно. Огонь стремительно разбежался по всему зданию.
Публика с визгами и криками разбежалась в разные стороны.
Говорили, видели самого Бербеджа, на котором горели штаны. Но кто-то из актеров спас его, вылив на штаны бутыль эля…
Говорили, какая-то знатная дама скинула с себя всю горящую одежду и совсем голая, гордо вскинув голову, шествовала к своей карете…
Говорили, старик суфлер Томас Харт сначала выбежал из помещения, потом опять, очертя голову, ринулся в театр, спасать рукописи пьес. Да так больше и не вышел из огня…
Говорили многое…
Ничего этого Вильям Шекспир не видел. Еще за квартал до театра, он увидел клубы дыма, а подойдя ближе, увидел и чудовищные языки пламени… Он не стал приближаться к своему родному дому. Издали наблюдал, как пожар пожирает все без разбора.
Потом повернулся и медленно побрел прочь.
В тот же вечер он начал готовиться к отъезду.
Похороны старого Томаса Харта собрали неожиданно много народа. Толпы людей медленно шли и шли от пепелища старого «Глобуса», по мосту через Темзу на другой берег, в сторону кладбища для бедноты.
Ремесленники и служанки, кучера и мелкие торговцы, школяры и девицы из портовых притонов, нескончаемым потоком шли вслед за повозкой, на которой лежали, укрытые черной рогожей, останки молчаливого старика.
