Елена Макарова - Движение образует форму
Я привожу это не для самовосхваления, хотя кому не приятно, когда хвалят за работу, в которую вложена не одна чайная ложка души? Про «чайную ложку» — не мое. Однажды я спросила писательницу Ширу Горшман, как у нее получается такой вкусный форшмак. Она объяснила: возьмите то, добавьте это, смешайте с тем и тем… И закончила: «Главное — не забудьте добавить туда чайную ложку души!»
Минуло десять лет с той первой встречи. Евгения Адольфовна уже с трудом передвигается, но у нее есть шофер, которого раз в неделю ей выделяет социальная служба. За все эти годы я не слышала от нее ни одного слова жалобы. Ей жалуются все. Телефонная трубка служит ей теперь фонендоскопом. «Але, але, я вас слушаю». И после длительной паузы: «Голубчик, это же тривиальный цистит, послушайте меня, сделайте то-то и то-то, и все пройдет» или «Голубушка, сдайте такой-то анализ и перезвоните мне, когда будут результаты на руках. Не беспокойтесь, ничего страшного не происходит…»
— Как вы не устаете?
— Я? Кто бы меня об этом спрашивал! Я избрала профессию, ставшую образом жизни. И это приносит мне глубочайшее удовлетворение. У меня есть три принципа…
— Ой, погодите, я включу магнитофон!
— Ленонька, ну посидите вы спокойно, ничего выдающегося вы от меня не услышите!
— Готово, работает…
— Первый принцип — драться до последнего, но драться разумно. Стоит мне увидеть больного, как в моей голове уже проигрываются все возможные ситуации, которые его ко мне привели. Врач — это доверенное лицо больного, его друг и советчик. Увы, сегодня медицина похожа на странное здание, в котором каждый этаж отделан по последнему слову техники, а вот лестниц, соединяющих этажи, нет. Человек поделен медициной на отсеки. А я лечу по старинке, дую на холодное, слежу за тем, чтобы лечение отдельного отсека не привело к обвалу всего здания. И рискую только в том случае, когда риск обоснован. Второй принцип — не давать страдать. Если я вижу безысходность — не жалею наркотиков: люди должны уходить из жизни легко. И третий принцип: в любой ситуации оставаться в ладу с собственной совестью. Потому что чем старше становишься, тем труднее жить с ощущением собственной непорядочности. Возможно, я достигла бы значительно большего и в материальном благополучии, и в карьере, но я не шла на компромиссы с совестью, и за это я в первую очередь благодарна своим родителям — они преподали мне урок.
По кухне расхаживает ее единственный родственник — малюсенький попугайчик.
— Он очень музыкальный, перебирая лапками по железным крышечкам, он сочиняет целые симфонии.
Приемы на дому попугайчик не жалует. По мнению Евгении Адольфовны, это попросту мужская ревность. Ее муж тоже был ревнив.
Проверка уроков
Круги, спирали, бесконечности, танцы… Десятки страниц… А ведь мы только начали. Какой сильный этот первый курс! Второй и третий только раскачиваются.
Четвертый работает вовсю, это моя профессура.
Т. У.: «Вчера очередной раз перечитала отдельные куски у Уилбера и Матисса, и возникло такое ощущение целостности мира, его единства… И разве удивительно, что все каналы познания ведут в конечном итоге в этот самый центр?»
С. М.: «Ой, как мне понравились работы! Пошла искать ваш дневник с прошлого курса. Больше всего понравились засохшие розы. Очень хорошо передана форма и душа, поэзия увядания, эдакая декадентская нежность».
Т. У.: «Точно, у меня именно слово «декадентский» вертелось. Такая изломанность в этих засохших кустовых розах и изысканность линий при этом. Меня сейчас особенно сухие цветы завораживают… этап прощания с иллюзиями, верно…»
И все в таком духе.
Старенькие ревнуют меня к новеньким: я уделяю им меньше внимания. На самом деле внимание делится поровну, просто стареньким я реже пишу — они прекрасно общаются между собой, а новенькие друг друга еще не знают. Робко открывают чужой дневник, смотрят пока лишь на те работы, которые я отправляю на выставку. Все, кстати! Новенькие пока адресуются ко мне, ждут моей реакции. Некоторые до поздней ночи не ложатся спать, горит зеленая кнопка «в сети». Я отвечаю всем и каждому.
«Представьте себе, что мы изучаем ноты, но только в линиях и формах; представьте себе, что мы сейчас проходим тот путь, который в детстве вам не удалось пройти самостоятельно.
Некоторые растерялись: что это за линии под музыку — каляки-маляки, двадцать метров бумаги коту под хвост… Я же умею рисовать домик, и ребенку своему могу показать, как он рисуется. Зачем я со всем этим связалась?
Наберитесь терпения.
Вы спрашиваете, зачем нужно это нудное упражнение с растяжкой от белого к черному. Возьмите мягкий карандаш и от самого светлого тона штриховым движением с короткими паузами наращивайте темноту. Сколько оттенков серого вы получите?
Проведите рукой по клавишам пианино, если оно у вас есть, справа налево. Вот вам и путь — от верхов до басов. Это та же самая бело-черная растяжка.
Я не фанат Баухауза, зря вы так решили. Однако педагогическая система Баухауза возвращает к первоэлементам, именно к тому, с чего начинают дети, пока их не остановят. Я пытаюсь помочь вам не срисовывать, а проникнуть во внутреннюю жизнь вещей. Если не помогу, то не наврежу — точно.
Чтобы очистить сознание от штампов и стереотипов, нам необходимо творчески пройти те этапы, которые мы не смогли пройти в нужном возрасте.
Может, есть и другие пути, но я их не знаю».
«После этих зигзагов под музыку я поняла, что во мне скукожен и зажат и закрыт на сто замков сундук с сокровищами».
«Вчера рисовала вместе с дочкой. Все-таки, когда она меня не отвлекала, было проще. Очень важно уметь услышать, несмотря на внешние раздражители. Слышать, как муравей по травинке ползет. Пока нет этого навыка, мешает буквально все: часы, шум за окном.
Когда у меня получалось сосредоточиться на внутреннем, круги выходили ровнее и рисовалось проще.
Еще очень интересные ощущения в плане доверия себе, своему телу, своей руке. Если доверяешь, то результат ложится на душу. Если пыталась рисовать «от головы», получалось искусственно, вымученно.
Свободное движение, свободный танец — это мне знакомо. Но высвободить вот так руку в рисовании практически не приходилось. Очень интересный, дополняющий опыт. Открываются новые грани. Еще очень интересная параллель со звучанием. Когда училась звучать, хотелось попробовать все: от самого низкого звука до самого высокого, от самого тихого до самого громкого. Помню, как лежала и пела. И внутри себя находилась, где рождался звук, и как бы слушала себя со стороны. Сейчас тоже хочется попробовать всё — все формы, все размеры. Чем и планирую сегодня заняться».
