Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века
Красноречие и начитанность делают свое дело, круг его знакомых расширяется, число духовных детей из знатных семейств все растет. «Любил протопоп со славными знаться», — признается он впоследствии. Денежные дары богатых почитателей помогают ему жить с семьей довольно безбедно, справить себе и Настасье Марковне дорогие шубы, крытые атласом и тафтой.
Забегая немного вперед, скажем, что так, не у места, но на виду, Аввакум прожил в Москве больше года. Правда, была у него возможность пристроиться в дворцовую церковь «на Силино покойника место», но он не особенно старался, и место ушло.
Аввакум и другие сторонники Нероновы при толковании книг не упускали случая осудить никоновские нововведения или пустить тревожный слух, чем приводили властного патриарха в неистовство.
Вызов Никона прозвучал для них грозно. «Мы же задумались, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти; сердце озябло, и ноги задрожали», — так образно и сильно передал Аввакум угнетенное состояние братии, их оправданное предчувствие гонений и прочих бед.
Так они ничего и не решили. Оставив церковь на Аввакума, Неронов удалился в Чудов монастырь, что некогда стоял в Кремле, и там молился и думал. Вернувшись, он призвал епископа коломенского Павла, протопопов Аввакума и Даниила и всю братию. И сказал им Неронов, будто слышал он от образа спасителя голос, поведавший ему, что России грозит отпадение от веры, что пришло время страдать и бороться. Семь дней поста, бессонницы и мучительных размышлений привели старика в такое экстатическое состояние, когда собственные мысли вырываются из больной головы и эхом звучат под сводами палаты.
Борьбу начали протопопы Аввакум и Даниил, изложившие взгляды братии в обстоятельной челобитной царю Алексею Михайловичу. С этого несохранившегося сочинения, собственно, и начинается известность Аввакума как писателя и публициста. Теперь всякая его челобитная, всякое послание становится достоянием широкого круга читателей, по достоинству оценивших острый ум и перо протопопа. Тогда они с Даниилом усердно сидели над книгами и делали выписки, среди которых не могло не быть решений Стоглавого собора, предававшего проклятию всякого, кто не крестится двумя перстами.
Царь передал челобитную… Никону. Но попросил его не усердствовать, заниматься нововведениями исподволь, опираясь на церковную верхушку. Алексей Михайлович не терпел в политике никаких крайностей и в деле оказывался тоньше и дальновиднее своих старших современников.
Лишь через несколько месяцев, основательно укрепив свои позиции, начал Никон свою расправу с братией. В подаче челобитной царю не было состава преступления. Но своенравные протопопы не раз нарушали церковную дисциплину. Жалоб на своеволие братии было немало. Вот этим воспользовался Никон и привлек ревнителей к ответственности.
Начал он с муромского протопопа Логгина, который, как и все ревнители, не слишком ладил с местным воеводой. Жена воеводы пришла к Логгину под благословение. Строгий ревнитель благочестия, посмотрев на разодетую, набеленную и нарумяненную дворянку, возьми и спроси:
— А не набелена ли ты?
Тут воевода и другая муромская знать, которым Логгин давно уже стал поперек горла, вступились за женщину. Кто-то сказал ему насмешливо:
— Что ты, протопоп, хулишь белила? Без белил не пишутся образа спасителя, богородицы, всех святых….
Логгин взвился и стал честить всех подряд:
— Мало ли какими составами пишутся образа… А если такие составы положить на ваши рожи, так вы и сами не захотите, — брякнул он, помимо прочего.
Воевода тут же написал на него донос — так, мол, и так, протопоп Логгин хулил иконы спасителя, богородицы и всех святых.
Дело дошло до Никона, и тот повелел отдать Логгина жестокому приставу. В июле 1653 года патриарх созвал у себя в крестовой палате собор для суда над Логгином.
Братия всполошилась. Неронов, приглашенный на собор, вступился за Логгина. Он кричал Никону:
— За что ты отдал его жестокому приставу? Услышит пристав про твой гнев и уморит его. Так-то ты относишься к человеку, облеченному священным чином?
Неронов потребовал доложить дело царю и просить его помочь собору разобраться во всем.
Вот тут-то Никон и проявил свое высокомерие, в конце концов погубившее его.
— Мне и царская помощь негодна и ненадобна, — сказал он, — я на нее плюю и сморкаю!
Наступило тягостное молчание.
— Владыко, не дело говоришь, все святые отцы и соборы призывали благочестивых царей на помощь себе… — пробормотал Неронов, а сам уже радостно выглядывал, кого бы привлечь в свидетели Никоновой дерзости. Конец, конец врагу! Митрополит ростовский Иона слышал, слышали и другие…
Но радость Неронова была преждевременной. Хотя царь и назначил по его доносу следствие, на новом соборе, собравшемся через несколько дней, никто слов Никона не подтвердил. Ни митрополит Иона, ни другие не желали ссориться с могущественным временщиком, и Неронова обвинили в клевете и оскорблении святителя.
В ярости он кричал, что Никон сам клеветник, что он любит клеветников и шепотников и жестоко наказывает безвинных…
На этот раз Никон был очень сдержан.
— Я сужу по правилам святых апостолов и святых отцов, — только и ответил он.
Помощники Никона вмешались в спор и стали говорить, что жена Неронова неистова, а сын украл у образа Казанской божьей матери серьги, подаренные царицей. У ревнителя благочестия и в самом деле были нелады в семье. Аввакум даже боялся за свою семью, потому что в доме Неронова пьянствовали и буйствовали.
Короче говоря, дело началось с придирки, вылилось в грубую и дерзкую перебранку и кончилось мелочным перемыванием косточек. Ни о каких высоких материях и речи не было на этих соборах, имевших столь трагичные последствия.
Неронов укорял Никона за то, что тот поносит Вонифатьева, что забыл он прежних друзей.
— Доселе ты друг наш был, а теперь на нас восстал. Иных ты удалил и на их место поставил других, а от них доброго ничего не слыхать.
Никон объявил Неронову, что на него подали челобитную попы и причетники его Казанского собора, обвинявшие своего протопопа в бесчинии и грубости. Неронов потребовал, чтобы челобитную прочли. Читать ее не стали, и тогда Неронов стал кричать, что Никон «когцунник, празднословец, мучитель, лжец».
Теперь состав преступления был — клевета, оскорбление «великого святителя». Неронова посадили под арест в Симоновом монастыре, потом привезли на патриарший двор, жестоко избили, сняли в соборной церкви скуфью, что означало запрещение служить, и отправили в ссылку в вологодский Спасокаменный монастырь, на Кубенское озеро.
