В. Огарков - Григорий Потемкин. Его жизнь и общественная деятельность
Как бы то ни было, но об этой поездке говорилось в придворных сферах еще в 1784 году. Из писем Екатерины видно, что она собиралась совершить вояж и раньше 1787 года, но боялась чумы, еще не оставившей нашего юга. Эта поездка, наконец состоявшаяся в начале 1787 года и послужившая одной из причин последовавшей затем турецкой войны, была совершена при такой обстановке, которая возможна только или в сказке, или при могуществе Потемкина.
Но прежде чем рассказывать об этом феерическом путешествии, дадим несколько предварительных объяснений. Князь долго подготавливал свой триумф и потратил громадные средства. Он хотел безраздельно пожать лавры за свои деяния и постарался обезопасить себя от некоторых невыгодных для него обстоятельств. Рассказывают, что князь удалил от себя к приезду Екатерины лично известного ей генерала Тутомлина, своего энергичного и талантливого помощника, чтобы он не разделял с ним благодарности повелительницы. Желая, чтобы Румянцев, бывший малороссийским генералом-губернатором, не мог соперничать с ним в блеске приема государыни, Потемкин устроил так, что Задунайскому не отпускали денег, между тем как сам “светлейший” брал их отовсюду.
Князь уже в 1786 году отправился в свое владение для приготовлений к встрече государыни. Императрица, сопровождаемая Мамоновым и блестящей огромной свитой, выехала из Петербурга, или, вернее, из Царского Села, 7 января 1787 года “осмотреть свое маленькое хозяйство”, как она шутливо выражалась. Ее старший и верный приказчик ничего не упустил для того, чтобы представить вверенную ему часть в блестящем виде и достойно встретить хозяйку. С конца 1784 года уже начались деятельные приготовления: Потемкин тогда еще отправлял, может быть, ранее ожидая государыню, бригадиру Синельникову и другим подчиненным ордера с расписанием, где должны были строиться дворцы для государыни, по набросанным “светлейшим” проектам, обеденные столы, станции, на которых повелительница должна была останавливаться. Но главные приготовления на юге происходили уже в присутствии самого князя. Может быть, достаточно уже насоливши местному населению, он старался в это время его задобрить, чтобы императрице представить мирную картину довольных администратором обывателей. В Кременчуге и других городах “светлейший” давал балы, роскошные пиршества и концерты, собиравшие греков, сербов, молдаван и другие народности, которым импонировал, конечно, блеск, окружавший могущественного сатрапа. Тысячи рабочих, пригнанных из разных областей государства, трудились над созданием Екатеринослава, – города, который в пылких мечтаниях Потемкина должен был возвещать в веках славу “Великой” и превзойти величайшие города Европы, но которому судьба, как бы в насмешку над планом князя, ссудила быть обыкновенным губернским захолустьем, похожим как две капли воды на другие города России. Кременчугу приказано было быть похожим на столицу. Взрывались днепровские пороги, устраивались дороги, дворцы и даже целые города: так возникли Алешки на левом берегу Днепра, против Херсона; еще в октябре 1786 года этого города совсем не существовало, а уже в апреле следующего – он был отстроен, заселен малороссиянами и запорожцами. Были приняты энергичные меры, чтобы в разных местах, через которые проезжала императрица, ее встречали и приветствовали толпы татар, киргизов, нагайцев и туркмен.
Устройство дороги в Крыму через Кизикерман и Перекоп, по которой должен был проследовать царственный кортеж, поручено было полковнику Корсакову при таких инструкциях “светлейшего”: “Сделать богатой рукой, чтобы не уступала римским. Я назову ее Екатерининский путь”. На Днепре строились десятки роскошных галер в римском вкусе, на которых плыло потом 3 тысячи человек. Самая роскошная была для императрицы, “Днепр”, построенная с необычайной пышностью, и “Буг” – для самого виновника этой единственной в своем роде феерии. “Десна” предназначалась для громадной столовой, в которой императрица давала торжественные обеды. Вся история обновления “полуденного края” и приготовление его к встрече государыни напоминает по своей размашистости, великолепию и обилию принесенных жертв затеи римских царей, собиравших дани с целого мира для увековечения пышными затеями своего владычества и воздвигавших постройки, удивлявшие потомков. Мы уже говорили об отзыве императора Иосифа II о произведенных Потемкиным чудесах.
Императрица потому уже должна была прийти в восторг от всего виденного во владениях любимца, что в малороссийском генерал-губернаторстве Румянцева (которого императрица не особенно любила), лишенном колоссальных средств, бывших у Потемкина, видели только обыкновенную, печальную, скромную и серенькую Русь.
Потемкин встретил государыню в Киеве, где она пробыла довольно долго, частью задерживаемая князем, доканчивавшим приготовления к изумительному спектаклю, которого свидетелем был конец прошлого века. Князь ничего не забыл даже о самых небольших бутафорских вещах: он успевал прослушивать торжественную ораторию, приготовленную к приезду Екатерины известным итальянским капельмейстером Сарти. Сам же “светлейший” собственноручно написал тему, которую должен был развить в своем приветственном слове Екатерине вития, архиепископ Екатеринославский и Таврический Амвросий. На триумфальных воротах в Перекопе по приказанию князя красовалась надпись: “Предпослала страх и привнесла мир”.
Рассказывают, впрочем, что во время пребывания в Киеве на князя напал припадок страшной хандры, которая так часто его посещала даже на недосягаемой высоте власти. Он не все время жил во дворце, а пребывал в Печерском монастыре, где его окружала многочисленная толпа льстецов, жаждавшая милостей. Во время этих припадков хандры трудно было подступиться к князю. Он не стеснялся оказывать полное неуважение даже таким лицам, как граф Румянцев. А знатные и чванливые польские паны, прибывшие в Киев и составлявшие оплот русской партии в Польше, выносили от князя страшные грубости.
Но чуть только путешественники вступили в собственные владения князя – его хандра пропала: начался торжественный триумф “светлейшего” и единодушные рукоплескания знатного партнера.
Нужно сказать, что враги и завистники князя нашептывали Екатерине недобрые речи. Они говорили, что громадные суммы, взятые князем из казны, издержаны на личные его прихоти, что никакого флота, городов, крепостей в краю нет и что это приобретение, которым гордился князь, стоило мало и в государственном смысле. И тем приятнее государыне было убедиться, что все это оказалось напраслиной, возведенной на “дорогого ученика” Екатерины, как называла она князя.
