Лиля Энден - Изменники Родины
— Мои друзья: Август, Пауль и Франц! — прошу любить и жаловать! — представила Маруся немцев. — Унд дас ист майне бесте фрёйндин!..
Лену вовлекли в общий оживленный разговор; она прислушалась и убедилась, что в деле заговаривания немецких зубов Маруся ее далеко превзошла: она так и сыпала немецкими фразами; конечно, грамматика у нее тоже хромала на обе ноги, но на войне грамматика была наукой необязательной.
Немцы держали себя, как старые друзья дома; оказалось, что они в Липне уже давно, около двух недель, живут в брошенном доме через улицу и каждый день все свободное время проводят в Маковском маленьком домике с красной крышей.
— Мариа, зинг маль! — попросил Август, доставая губную гармошку.
— Лена, давай петь! — обратилась Маруся к подруге. — Они все время ко мне пристают, чтоб я пела, а одной мне уже надоело — давай вместе!
Лена не заставила себя просить:
— Давай!
К ее удивлению, Август заиграл на губной гармошке мотив «Стеньки Разина».
— У них на этот мотив какой-то сердцещипательный романс есть, — пояснила Маруся. — Слова совсем другие, ничего похожего…
— Ну, Стеньку, так Стеньку!..
За «Стенькой Разиным» последовали «Коробушка», «Метелица», «Рябина», «Любушка-голубушка» и несколько украинских песен.
Голоса подруг прекрасно дополняли друг друга; Август при каждой новой песне внимательно вслушивался, и со второго куплета начинал подыгрывать на гармошке.
На это импровизированный концерт собралось еще несколько человек немецких солдат.
Вдруг Маруся сверкнула своими черными глазами, лихо тряхнула кудрями и затянула «По долинам и по взгорьям…»
Лена усмехнулась и поддержала.
Анна Григоьевна забеспокоилась:
— Девочки, может, лучше таких песен не надо?… — тихо проговорила она.
— А что они мне сделают? — бросила Маруся в паузе между куплетами и продолжала во весь голос петь дальше.
— Они, конечно, не понимают, но все-таки… — пробормотала Анна Григорьевна и ушла на кухню, подальше от греха.
А певицы разыгрались и спели «По военной дороге…», «В путь-дорожку дальнюю», «Орленка» и неизвестно, что еще оказалось бы в их репертуаре, но слушателей позвали на обед.
— Ну, что же ты, Жанна д'Арк, фашистов уже не собираешься убивать? — спросила Лена, когда немцы ушли.
Маруся удивленно вытаращила глаза, потом вспомнила и рассмеялась:
— Какая я была дура!.. А знаешь, я ведь уверена была, что если немцы, то они обязательно должны быть чудовищами — а они самые обыкновенные люди…
— Они хорошие мальчики, — сказала Анна Григорьевна. — Такие тихие, вежливые… жалко, что их опять скоро на фронт отправят…
Пока через Липню шли отступавшие русские части, добросердечная Анна Григорьевна постоянно зазывала к себе «солдатиков», кормила, поила, зашивала на них дырки и от всей души сочувствовала их невзгодам; теперь она так же привечала немецких «мальчиков» и горевала, что их могут убить или ранить.
Немцы в долгу не оставались: они таскали в дом всякие продукты, величали Анну Григорьевну «мутти» и наперебой ухаживали за Марусей, хотя признанным ее кавалером считался красивый Август.
— Очень хорошо, что у нас есть теперь эти немцы, свои, — продолжала Анна Григорьевна. — Теперь другие немцы, если и заходят, то ничего не берут.
— Ну, да! — рассмеялась Маруся. — Домашние, ручные немцы — лучшая защита от диких!.. Ты, Лена, тоже непременно заведи себе домашних немцев, тогда дикие не будут безобразничать… Да, вот уже идут с котелками наши домашние…
По переулку большой компанией шли недавние слушатели концерта; в кухонном окне мелькнула рука, и на подоконнике оказался полный котелок супа.
— Опять принесли!.. Который это поставил?.. Ну, зачем это?… — захлопотала Анна Григорьевна.
— Спрячь, мама, а то им за это влетит от фельфебеля, — сказала Маруся и продолжала, обращаясь к Лене:
— Они уже ездили отсюда на фронт два или три раза, и приезжают обратно… Их меняют через каждые четыре-пять дней: одних на фронт, других в Липню отдыхать.
— С комфортом воюют! — заметила Лена.
Она вспомнила, что и к ней несколько раз повторно заходили посетители первых дней и тоже говорили, что вернулись с фронта…
— Но где же, все-таки, фронт? Неужели так близко?
— А у них не поймешь, — ответила Маруся. — То они в Москву вот-вот собираются, то говорят, что фронт в Прошкине, то в Климашеве… Ты не знаешь точно, где это?
— Конечно, знаю! Климашево в моем сельсовете, в Молотиловском, восемь километров от Липни по Вяземскому большаку… А прошкино — по Калужскому большаку километров десять или одиннадцать…
— Странно, я думала — это гораздо дальше…
С этого дня обе подруги при каждом удобном случае спрашивали немцев о фронте и о названии деревень, где этот фронт проходит.
Немецкие солдаты имели самое смутное понятие о русской географии; многие из них любили прихвастнуть и приврать, но все же из разговоров с ними вскоре удалось установить неопровержимый и неожиданный факт.
Фронт, докатившийся за четыре недели от границы до Липни, — остановился. Остановился в Липнинском районе, в восьми-десяти километрах от районного центра, и стоял там уже более месяца, не двигаясь ни взад, ни вперед.
* * *Глава 6
Месяц Советской власти
— И чего это немцы разъездились? — говорил Марк Захарович Иголкин, свекор Паши. — То туда, то сюда… едет и едут, днем и ночью…
Он стоял в дверях своего дома и смотрел на улицу, по которой грохотали тяжелые немецкие повозки, запряженные крупными лошадьми с короткими хвостами.
Последние дни августа войска оживленно двигались через Липню взад и вперед; местные жители не придавали этому особого значения: ездят немцы — ну, и пусть ездят, лишь бы не трогали никого и ничего.
Днем прилетели два русских самолета и сбросили несколько бомб — это тоже было в порядке вещей: за время полуторомесячного немецкого владычества «русский Иван» не раз и не два наведывался в Липню.
Тридцать первого августа на улицах городка было непривычно тихо; немцев нигде не было видно. К вечеру на город посыпались артиллерийские снаряды, но и это никого не удивило и мало кого испугало: липнинцы уже по опыту знали, что из двадцати снарядов только один причиняет вред, а девятнадцать «копают картошку»…
Обстрел продолжался всего полчаса, затем все стихло. Ночь прошла спокойно — спокойнее, чем многие предыдущие ночи…
Утром Лена вышла на крыльцо. Мимо дома посередине пыльной улицы шли два мальчика лет тринадцати: сын Паши, Володя Иголкин и еще какой-то незнакомый.
