Георг Даль - Последняя река. Двадцать лет в дебрях Колумбии
Вечерами мы обсуждаем волнующий нас вопрос: в самом ли деле исполинская анаконда (если правомерно говорить о таком подвиде) настолько редка? Или нам просто не везет? Почему нам вовсе не попадаются молодые анаконды? Может, пока они не вырастут, у них есть в природе свой враг — какой это враг? Может, они в этом возрасте ведут скрытный образ жизни? А может, мы еще не нашли настоящего биотопа анаконды?
Утром третьего дня Фред вместе с нашими тремя спутниками опять уходит вверх по реке. Они решили подняться еще на два-три километра к северу. Фред и Карлос Альберто обследуют один берег, Луис Барбудо и Матеито — другой. Изнуренный странствиями и поисками, я остаюсь сторожить лагерь. Идти с ними нет смысла, я буду только обременять их.
Проводив друзей, достаю мелкоячеистую сеть, и принимаюсь за сбор образцов ихтиофауны. Никто еще не изучал мелких рыб этой речушки. Вообще о рыбах бассейна Ориноко известно поразительно мало. Хорошо, если ученые успеют открыть и описать все виды, раньше чем они будут истреблены. А такая опасность есть, если вспомнить, как поступает со средой человек, не вооружившись надлежащими биологическими знаниями, не уяснив себе природных взаимосвязей.
Может быть, в конечном счете удастся разумно решить гигантскую проблему продовольственного снабжения быстро растущего населения Южной Америки. Мне же пока остается только брать образцы в этой и других речушках и заспиртовывать их для последующего определения.
Да, приходится убивать мелких рыбок. Конечно, куда приятнее было бы заняться, скажем, этологией. Молодой наукой Конрада Лоренца и Нико Тинбергена[30], которая исследует поведение животных и его причины. Быть мояадт, она позволит нам лучше понять самих себя, ведь наше родство с животными предками несомненно. Смотришь, преуспев в новой науке, мы научимся не столь зверски обращаться друг с другом и с прочей фауной.
Но пока наши познания в систематике страдают зияющими пробелами (о птицах в этом смысле мы знаем почти все, зато сколько еще не известно о рептилиях, рыбах и других классах), даже обыкновенный коллектор, вооруженный сетью и ружьем, может принести пользу в плохо изученных тропических районах. Систематика в науке так же необходима, как азбука в создании и сохранении литературы.
Я закидываю свою сеть. Сам вязал ее несколько месяцев, ячея такая мелкая, что упитанная муха не пролезет. Извлекаю улов на песок. Малюсенькие карпики, представители пяти, а то и больше видов. Цихлида, похожая на окунька. Пухлый панцирный сомик с широкими пятнистыми плавниками. «Крысохвост» с анальным отверстием на шее и длинным колышущимся плавником вдоль всей нижней части тела. Далекий хлипкий родич электрического угря.
Отправляю всю компанию в банки со спиртом и перехожу к соседней заводи. Она неглубокая, от силы полтора метра. А на большей глубине моя накидка и не даст надлежащего эффекта. Пока она ляжет на дно, самые быстрые рыбки уйдут.
Дергаю повода и чувствую, что есть улов. Но какой? Странно как-то отбивается моя добыча, не как обычная рыба. Во всяком случае, это не коряга, коряги не шевелятся. Осторожно, соблюдая все правила — не первую тысячу раз закидываю! — подвожу сеть к берегу. Бывает, конечно, какой-нибудь особенно прыткий житель вод спасается бегством. Но этому бежать не удается. Вот уже сеть на берегу, и я вижу, как в ней корчится диковинное существо.
Так и есть, то, что я думал, — черепаха. Но не простая! Во-первых, она гораздо более плоская, чем обычные черепахи, словно приплюснутая сверху. И на спине у нее три зубчатых киля, разделенных глубокими вырезами. Голова на длинной шее тоже как бы сплющенная и почти треугольная. Много кожистых лоскутов на голове и на шее, а на конце морды торчит нечто вроде короткого хоботка. Хвост такой куцый, что о нем и говорить-то смешно; рядом с ним тоже висят резные кожные лоскуты. Окраска панциря сверху каштановая, снизу грязновато-зеленая, на некоторых щитках есть более темные или более светлые пятна. Как будто черепаха надела маскировочный халат.
Пойманную мной водяную рептилию называют матамата или бахромчатая черепаха — Chelys fimbriata. Длина панциря сантиметров двадцать, но матамата бывает и вдвое больше, свыше полуметра, считая шею и голову. Этот вид довольно обычен в притоках Гуавьяре и других водоемах восточных льяносов. Предпочитает медленные илистые потоки и стоячие лужи, питается мелкой рыбешкой, улитками (Ampullaria) и другой подобной живностью, иногда водными растениями. Матамата малоподвижна, любит зарываться в ил. Потревоженная черепаха втягивает голову и ноги и ждет, пока ее оставят в покое. Я никогда не слышал, чтобы матамата кого-нибудь атаковала. И люди, как правило, ее не трогают. У нее неприятный запах и малоаппетитный вид. Не знаю, пробовал ли кто-нибудь ее мясо. Если кто и пробовал, то ни с кем не делился своими впечатлениями.
Полагая, что это диковинное создание может заинтересовать Фреда, помещаю черепаху в пластмассовое корыто, наливаю в него воды и кладу плоский камень, чтобы она могла выбраться на воздух и подышать. Затем продолжаю лов. Мне попадаются еще матамата, потом опять идут рыбешки. Перехожу к более глубокой заводи. И снова в накидке бьется что-то крупное. На это не черепаха, я сразу чувствую разницу. Подвожу сеть к берегу, и вдруг меня ударяет током. Да еще как!
Когда ловишь рыбу в притоках Ориноко, надо быть готовым ко всяким сюрпризам. Электрический угорь, ясное дело. Симпатичная добыча, куда там. Ну, ничего, сейчас я его… Я приметил, в каком из ящиков Луис Барбудо держит свой инструмент, и вот уже у меня в руках клещи с длинными изолированными рукоятками. Теперь можно спокойно браться за сеть. Наконец угорь извлечен из воды. Небольшой экземпляр, от силы три четверти метра. Можно считать, мне повезло, учитывая, что переутомленное сердце последнее время все чаще пошаливает.
После этой закидки удача мне изменяет. Сеть рвется, я сажусь ее чинить, осаждаемый песчаными мухами. Не один час уходит на починку, затем я развешиваю сеть на ветках, чтобы просохла. Снимаю очки и протираю их, поглядываю на реку. Вдруг на другом берегу раздается крик выпи Tigrisoma. Ну и голосок, словно корова промычала. Снялась с ветки и перебралась повыше. Похоже, заметила в воде что-то опасное.
Секундой позже и я вижу: из-за лодки вниз по течению выплывает длинное тело. Невероятно длинное. Моя первая мысль — это сомы Pygidium migrans. Сейчас как раз то время, когда они идут на нерест вверх по Гуаяберо, идут колоннами шириной с полметра и длиной в несколько метров. Но ведь эта штука плывет вниз по течению, a Pygidium себя так не ведут. К тому же глаза меня не обманули, я на самом деле вижу сплошное извивающееся тело. Над водой поднимается голова — и всем сомнениям конец. Это змеиная голова. Самая большая змеиная голова, какую я когда-либо видел. Анаконда. Она проплывает о поднятой головой метра три-четыре, потом снова уходит под воду. Миновав лодку, длинное тело быстро плывет мимо моего пляжа, ближе к другому берегу, где глубина побольше.
