Юрий Герт - Семейный архив
Среди погибших были люди с незаурядными биографиями. Например, комиссар ГБ 3-го ранга Николай Михайлович Быстрых, дважды награжденный за подвиги в гражданской войне. Полковник Александр Георгиевич Лунев, тоже дважды краснознаменец, бывший в 1917 году председателем судового комитета броненосца «Борец за свободу» носившего ранее название «Князь Потемкин Таврический». Из награжденных почетным революционным оружием — шашкой с прикрепленным к ее эфесу орденом Красного Знамени (всего им было награждено 20 человек)— 11 были расстреляны. Среди них — Тухачевский, Уборевич, Корк, Егоров и другие. Из чекистов — Вольдемар Рудольфович Розе, комбриг Главного управления пограничной и внутренней охраны.
По официальным данным, обнародованным в газете «Правда» 2 сентября 1988 года, общее количество расстрелянных сотрудников НКВД — двадцать с лишним тысяч...»
(Г. Карпилов. «Как были репрессированы Ягода, Берия, Ежов»).
18. Заявление НЕДОВЕСОВОЙ Веры Григорьевны в отношении судьбы ГЕРТА И.Г. от 8/ХII - 55 г. на имя Генерального прокурораСССР Руденко Р.А.
19. Повторное заявление НЕДОВЕСОВОЙ В.Г. от 3/II - 56 г.20. 28 ноября 1956 года по определению Военной Коллегии Верховного Суда СССР Герт Илья Гидеонович реабилитирован.
21. Мировой пожар в крови...
Сначала расстрелять, потом — реабилитировать...
Сначала сжечь, кремировать (хотя кто знает, как они там кремировали...), превратить в горсточку пепла — и потом реабилитировать...
А что же те, кто пытал, вымучивал фальшивые признания? Кто нажимал на спусковой крючок? Кто подавал команду «Огонь!» или «Пли!» — не знаю, как это там, у них, на Донском кладбище, т.е. на кладбище Донского монастыря, было принято...
Не знаю...
Не знаю...
Знаю только одно единственное, бессмысленное, лицемерное слово, в котором — вслушайтесь! — можно как бы издали уловить звук переламываемых костей... Реабилитация...
Но как все начиналось, с чего?..
О, конечно же, конечно путь у каждого был свой, с другими не схожий. Кто-то рвался в лидеры, в фюреры, в вожди... Я о тех, кто шел в революцию по иным причинам.
Трудно представить, можно только нафантазировать. Дядя Илья, которого, как уже говорилось, я видел всего лишь один раз... Его дважды исключали из гимназии — вероятно, был он склонен к непослушанию, бунту, рискованным авантюрам... Сердце в нем преобладало над разумом, чувство — над расчетом. Он был добр, ему хотелось, чтобы и вокруг были счастливые, радостные, улыбающиеся люди, лица. Он подарил отцу радиолу, маленькую, сочетавшую радиоприемник и пластиночный проигрыватель, по тем временам — редкость. Он подарил моей матери, тяжело больной туберкулезом, красную, расшитую цветами китайскую пижаму, от нее бледные, пепельные, с заострившимися скулами щеки словно розовели, покрывались живым румянцем... Пижаму и «Маленького парижанина»...
Что же было раньше — в мятежной юношеской голове?.. Я думаю, мечта о счастье. Об огромном, всемирном счастье. О том великом счастье, когда человек — наконец-то! — свободен. И нет над ним ни жандарма, ни хозяина, ни даже Господа Бога. И человек сам себе хозяин — хозяин своей жизни, своей земли, завода — хозяин своей судьбы. И не будет ни богатых, ни бедных, награбленное раздадут неимущим, бездомных поселят в теплые квартиры, а из золота, за которое пролито столько крови, столько людей погублено, в уборных наделают стульчаки...
Что для этого нужно?
Освободить человека!
Освободить, поскольку «Человек — венец творенья, краса всего живущего!» Так говорил Шекспир... И — «Человек — это звучит гордо!» Так говорил Горький...
А тех, кто против... С теми — борьба не на живот, а на смерть. Ведь умереть, погибнуть за всеобщее счастье — это и есть величайшее счастье на земле!..
И он, дядя Илья, и такие, как он, шли — не в кабинеты, не к высокооплачиваемым должностям, не к «роскошной жизни» (тогда это называлось мещанством), — шли в бои, под пули, а потом — на страшный, смертельный риск, в разведку, каждый миг опасаясь быть изобличенным, узнанным, уничтоженным...
Тогда казалось, этот путь ведет к всеобщему счастью, не к Лубянке, не к Донскому кладбищу...
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем —
Мировой пожар в крови —
Господи, благослови!..
Так они думали, этого хотели... Возможно, им были не известны слова Бисмарка: «Революции замышляют идеалисты, осуществляют фанатики, плодами их пользуются мерзавцы...»
Впрочем, знай они эти слова, они все равно им не поверили бы...
Глава третья
ЧСИР
Прокурору СССР тов. Вышинскому
Заявление
Я ученица 8-ого класса школы номер 174 Свердловского района Недовесова Тамара. Сейчас я живу в Москве с отцом на Рождественке дом номер 12 комната номер 42. До этого я жила со своей матерью Мерой Григорьевной Недовесовой в Астрахани.
Моя мать вышла второй раз замуж за врача Василия Ивановича Сусарова. Моя мать — врач. Работала в Астраханском медицинском институте. Последнее время работала в больнице имени Бехтерева. Все время она была ударницей. Каждый год бывала премирована. Имеет несколько научных работ. Она заканчивала большую научную работу.
Осенью 1937 года Сусаров Василий Иванович был арестован. О судьбе его дальнейшей я ничего не знаю.
А 25-ого октября 1938 года была арестована моя мать Недовесова Вера Григорьевна старшим инспектором Астраханского НКВД. На мой вопрос, что будет дальше с моей мамой, мне старший инспектор ответил, что мы твою маму берем не в тюрьму, а административно высылаем. Когда 30-го октября 1938 года я пошла в тюрьму, то мне сказали, что она выбыла. Больше никаких сведений я о ней не имею.
Я прошу Вас, товарищ Вышинский, расследовать и пересмотреть это дело. Я прошу сообщить мне, где моя мама, а также разрешить мне ей написать.
Пионерка 174 школы Недовесова Тамара.
7/IV — 39 г.
Мой адрес: Москва, Рождественка, дом номер 12, комната номер 42.
Не стану повторяться — в прошлой главе было сказано, что моя тетя Вера — сестра моего отца Михаила, сестра Ильи, арестованного в 1938 году и к тому времени, когда Тамарой было написано приведенное выше письмо, уже расстрелянного... Скажу лишь несколько слов о семье, в которой все они, включая и сестру Раю, родились и росли.
